Голос Вселенной 1991 № 5 - Юрий Дмитриевич Петухов

черта я не понимаю. И не пойму никогда! Я прыгнул так, как можно прыгнуть вниз – вот и все!

Незнакомец помолчал и выразительно поглядел на Ивана ясными незамутненными глазами. И была в тех глазах добрая усталость.

– Иван, здесь все другое, постарайтесь понять это – и вам будет легче.

– А что это вы так заботитесь обо мне? – спросил Иван. – Что за интерес такой? Что вы вообще хотите от меня?!

Глаза прикрылись. Голос прозвучал глухо.

– Вы это потом поймете. Потом, когда вам удастся выбраться отсюда…

Иван насторожился – речь вроде бы заходила о деле.

– …но только в том случае, если вам удастся вообще выбраться, понимаете?! Это не так-то просто.

– Меня уже пугали.

– Я вас не пугаю. Я вам говорю то, что есть! – голос снова стал чистым, прозрачным, будто голос сильного и звучного музыкального инструмента. – Так вот, Иван, это у вас можно выйти из какой-то комнаты через какую-то дверь и не заботиться, как потом попасть обратно, зная, что в любом случае, если откроешь дверь, так и в комнату попадешь. Здесь не так. Здесь надо знать, как открыть дверь – иначе не попадешь в комнату, а коли и попадешь, так совсем в другую, понимаете? Здесь свои законы, Иван! Здесь иная Вселенная! Она живет по этим законам, также как ваша Вселенная живет по вашим законам. Их невозможно изменить, их нельзя переделать, но ими можно научиться пользоваться. И тогда вы выберетесь отсюда. Но не раньше! Впрочем, впрочем может быть, разумеется, и удачное совпадение событий, все может быть… Но к делу – вспомните, как вы прыгали в первый раз?

– Я просто-напросто провалился – с ходу, с лету, вниз головой… – ответил Иван.

– Вот видите – вниз головой. А в последний?

– Я немного повисел, потом…

– Потом вас зашвырнули обратно, Иван. Вы не так вошли в ту же самую дверь, понимаете? Но это еще не все – ведь и дверь открывать можно по-разному, и входить в нее по всякому, и…

Иван не дослушал незнакомца. Он ему мало доверял. Да и выслушивать подобное можно было лишь с большой долей скептицизма. И все же… Он решился. Высота не столь страшная, все должно быть в порядке. А уж назад он вскарабкается по бетонному столбу в доли секунды!

– Одну минуту! – сказал Иван вполне вежливо.

И прыгнул в кучу хлама вниз головой, выставив вперед руки, словно он прыгал в воду с вышки или крутого берега.

Сразу стало темно – хоть выколи глаза. Иван плюхнулся в высокую густую траву. В воздухе он успел перевернуться – и упал сначала на ноги, потом на бок и на спину. Не соврал незнакомец! Ивана аж затрясло от радости – теперь ему все нипочем! Он вскочил, подбежал к тому месту, где должен был стоять бетонный столб. Но столба не было.

Никакого заборчика на месте не оказалось. Прямо посреди сада под гирляндой тускленьких разноцветных лампочек стоял огромный шар, оплетенный толстой сеткой. На его вершине сфинксом сидел евнух-вертухай, В этом нереальном свете он выглядел изваянием. Глаза были полуприкрыты морщинистыми дряблыми веками. Иван не мог определить, видит ли охранник его или нет. Сам он стоял совершенно открыто, не прячась за стволами – благо, темень скрывала все.

– …и вот тогда они меня хвать! – продолжала свой бесконечный рассказ смуглянка, голос ее был усталым, полусонным. – Ну все, думаю, пришел мой конец… – она изощренно и витиевато выругалась. – А я и в отруб, бац, и нету! Прихожу в себя, а перед мною рожа – страшней войны! И как начали открывать кабинки! как начали всех вывертывать да вытряхивать из шкур собственных, тут я снова в отключку!

– Да заткнись уже! – вяло вставила блондинка.

– Пускай травит, – подала голос русоволосая.

Они сидели подле шара. И похоже не собирались спать. Вертухай временами приподнимал веки и начинал скрежетать. Но внимания на него не обращали.

Ивану захотелось подбежать, схватить русоволосую за руку, утешить, увести, украсть ее! Он еле сдержал себя, смирил нервную дрожь. Потом пригляделся к обрюзгшему и мерзкому вертухаю. Нет, тот не годился для его плана, совсем не годился.

– …и тогда я как заору! А он мне когтем под зад! Да так, будто в подушку! А сама – по колено в кровище! А эти, освежеванные, ползают, шевелятся! Бабы орут! Одна в истерике бьется! А я нет, я теперь молчу, я не дура, чтоб вопить да дергаться! Нетушки, мне везде хорошо!

Иван развернулся и пошел во тьму. Все приходилось начинать с самого начала. Он шел и думал, хоть бы один выскочил из-за дерева, ну, где же вы, други-негуманоиды?! Откликнитесь! Его рука покоилась на округлом предмете, лежащем в поясе. Он был готов. Но никто не вышел ему навстречу.

Когда он добрался до навеса, столбы стояли как ни в чем не бывало на своих местах. Иван полез наверх, вцепился в решетку, просунул голову сквозь кучу хлама. На чердаке все было без изменений – так же горел лучинный свет, так же стоял колченогий табурет посреди мусора. Незнакомца что-то не было видно. Но Иван не опечалился из-за его отсутствия.

Какие бы тут ни были ходы и выходы, решил он, какие бы дверцы и двери не распахивались в самые разные комнаты, а тропку и здесь проложить можно. Главное, не гнать, не спешить – в этом Иван был согласен с неизвестным доброжелателем.

Он посидел немного на табурете. Дождался, пока улягутся в голове беспокойные и суетные мысли. И опять полез в поролоно-соломный хлам. Но уже вниз ногами. Он специально подольше повисел на решетке, пораскачивался, поболтал ногами, словно пытаясь привлечь к себе внимание. И только потом спрыгнул.

Стопы ощутили мягкость и упругость травы. Иван чуть не взвыл от досады – снова придется лезть наверх, снова придется прыгать вниз… водевиль, гнусный, поганый водевиль! Чтоб разорвало эту Вселенную со всеми ее дурацкими законами! Чтоб ее вывернуло наизнанку!

Иван подошел к белому бетонному столбу, вцепился в него руками. И тут же отпрянул. Из-за столба вышел негуманоид с витой плетью в руке и прогундосил:

– Везде и всему должна быть мера, я ясно выражаюсь?

Иван кивнул.

– Так в чем же дело, гнида паршивая?!

Иван схватился за резак, от нахлынувшего внезапно бешенства кровь ударила в голову. Но броситься на гундосового он не успел. Сзади ожгло чем-то – ожгло так больно, что Иван застонал, сквозь зубы, подскочил и, не глядя, рубанул назад резаком. Длинное и широкое лезвие просвистело в воздухе