Власть Саламандры - Кирилл Юрьевич Ивлев

за ним. Девушка, уже совсем отошедшая от встречи с бандитами, повернулась ко мне и сказала: — Эмерик, там и мои работы есть, сейчас увидишь. Я так удивлена, что ты тоже пишешь, правда, это такая неожиданность.

— Да что тут сказать, Нитая, куда там мне до вас, времени у меня немного, это мое развлечение, в минуты душевной тревоги. — Ответил я, посмотрев на ее насупившегося жениха, который видимо уже стал ее ревновать ко мне. — У меня нет ни образования, ни особого таланта, а просто желание иногда излить душу на холст.

Услышав мои слова, девушка тут же стала мне рассказывать, как сложно ей училось в школе искусств, как она встретила своего жениха, и главное, как ей нравится быть со всеми остальными художниками вместе, сколькому они ее учат, а я в свою очередь думал о том, как бы не забыть то, что я только соврал этим людям.

Галерея оказалась довольно грязным, пыльным залом, в котором стояло много мольбертов[1] с картинами, причем так много, что это больше походило на какой-то склад, чем на галерею. Маллет тут же побежал зажигать лампы, и свет явил моему взору произведения местных художников, которые, судя по всему, должны были меня сильно впечатлить.

— Ого сколько всего, какая красота! — Произнес я, стараясь, чтобы выглядело натурально, мелкий дух спрыгнул с моего плеча на пол и побежал вперед, явно увлеченный увиденным. А господин ин Нерг, услышав меня, тут же принялся рассказывать про картины, называя имена художников и объясняя мне, что там изображено.

Честно признаюсь, ничего более унылого и неинтересно я не слышал давно, хотя вида старался не подавать, но Сигат оказался прямо сильно увлечен этим рассказом, хотя причин такого поведения я понять не смог. Рассказывая про художников, их работы, мне попутно рассказали о том, что сам этот Альянс Художников, по сути существует только на деньги из казны, на пожертвования людей, которым их искусство близко, да и нужен чтобы держать цены на работы повыше, не давать другим продавать картины в обход «налога», который художники сами и придумали.

— И вот, наконец, картина нашей Нитаи, называется «Утро над равниной». — Произнес ин Нерг, указав на очередную работу, которая, ну не то, чтобы сильно превосходила остальные. Спать хотелось невероятно, но я продолжил подыгрывать: — Великолепно, как великолепно передано настроение! Нитая, это просто фантастическая работа! Ой, уже скоро рассвет, к сожалению, мне пора, у нас отправление в столицу скоро, не хотелось бы опоздать.

— Ой, прошу прощения, господин де Нибб, мы с вами так увлеклись, что я и забыл, что вы скоро отбываете! Было приятно с вами познакомится, вы мне очень понравились, да и ваше поведение — поведение достойного человека. Если вам потребуется помощь, вы всегда можете к нам обратится! Нитая, проводи гостя, Маллет, туши лампы.

Мы с ним обнялись и я, в сопровождении Нитаи и радостно прыгающего по полу Сигата, направился к выходу, уже почти дойдя до самой двери, девушка попросила меня подождать, ждал я ее не долго, она вернулась, тяжело дыша.

— Эмерик, я не знаю, как тебе отплатить. Ты пойми, Маллет, он хороший человек, но совсем не боец, я не знаю, чтобы с нами, со мной было, если бы не ты.

— Да ладно вам, не стоит благодарности, так поступил бы любой.

— Нет, не любой. — Она протянула мне темный конверт, с красивой гербовой печатью. — Это письмо, с родовым гербом. Астред ин Гаттер, мой дядя, он председатель Палаты Художников Голинколда, если вдруг тебе потребуется помощь, подойди к нему, покажи письмо, он тебе поможет. Я его предупрежу, все расскажу, не волнуйся. — Я попытался было отказаться, но девушка, несмотря на то, что было мне едва ли по плечо, довольно ловко и сильно засунула письмо в нагрудный карман камзола, обняла и поцеловала в щеку.

Шел в гостиный двор я в некотором смятении, эти люди мне показались такими странными, оторванными от реальной жизни, что даже невозможно в это поверить. И еще, меня откровенно позабавило то, как они выдумывают себе названия, у одних палата, у других альянс, ох уж эти одухотворенные натуры, хотя дух явно не разделял моего отношения. Зайдя в обеденный зал, я решил не подниматься наверх, а просто дождаться остальных, пока они спустятся.

— Сигат, проклятый мелкий бандит, причем здесь живопись и я? Ты как к такому пришел, зачем? — Спросил я у духа, что уселся недалеко от кружки утреннего отвара, который мне уже принес сонный слуга. Дух почесал себе бок, а после чего ответил: — «Мне очень нравится живопись, было очень интересно, а тут такая удача подвернулась. И на счет художника, ну не музыкантом же тебя представлять, в самом-то деле? А так, ты их к себе расположил, мы посмотрели на искусство, отдохнули, что ты вечно недоволен-то».

— Почему это я не могу быть музыкантом? — Ответил я, тихонько подначивая вредного духа, из-за которого всю ночь смотрел на какую-то мазню. — Могу быть и музыкантом, вполне себе!

Глаза духа округлились, толи от моей наглости, толи от удивления моим словам, он постучал хвостом по столу, едва слышно, выбив какую-то незнакомую мне мелодию, после чего показал меня, явно требуя, чтобы я повторил. Я пальцем попробовал настучать ее, по-моему, даже получилось похоже, и вполне себе неплохо, а затем посмотрел на перекошенное от негодования лицо духа и сказал: — Ну видишь, мог бы и музыкантом быть.

— «Обещай мне никогда не делать так. Это было ужасно, я сожалею, что могу слышать звуки». — произнес в ответ мне Сигат, после чего спрыгнул со стола и удалился в неизвестном направлении, явно огорченный моими музыкальными талантами.

Что же, судя по всему мои музыкальные таланты слишком глубоко скрыты, либо мелкий дух совсем ничего в музыке не понимает.

Выпил наконец-то хорошего горячего отвара и заметил, как слуги стали выносить наши вещи, а затем в обеденный зал спустились и сами «горные лисы», во главе с Колгаром.

— Всю ночь гулял? Успокоился?

— Да, все в порядке, только спать хочу. — Постарался весело ответить я, после чего напряжение, висевшее в воздухе, спало, все расселись, мы пообедали, и покинули гостиный двор. Ибн Саллан подошел ко мне и легонько похлопал по плечу, пожалуй, для поддержки мне и этого хватило более чем.

Уселся в одном из экипажей, посмотрел на город и заснул, словно убитый, без задних ног, да так крепко и сильно, как давно уже не спал. Видимо, усталость от морского путешествия, пережитого за первый день, все это навалилось,