Вагина. Новая история женской сексуальности - Наоми Вульф

— Джорджия О’Кифф. Из письма Альфреду Стиглицу

Примерно в то же время, когда я решала свои проблемы со здоровьем, я вернулась в аспирантуру, чтобы получить научную степень за работу по женской литературе времен королевы Виктории и короля Эдуарда.

Готовясь к защите, я обратила внимание на то, что многие женские произведения, созданные в 1850-1920-е гг., описывают ряд аспектов женских сексуальных переживаний, которые наводят на мысль о связи между сексуальным пробуждением и творческим расцветом. Эти авторы, работавшие в период до сексуальной революции и второй волны феминизма, такие как британская лирическая поэтесса викторианской эпохи Кристина Россетти, американская новеллистка конца XIX в. Кейт Шопен и писательница Анаис Нин, в 1920-1930-е гг. жившая и работавшая во Франции, — все они характеризовали женское сексуальное влечение как могучую силу, которая подавляет волю и самообладание. Они были склонны связывать сексуальное самопознание женщины с пробуждением ее творческого начала и личностным ростом. В отличие от женщин — писателей и художников эпохи «после 1960-х», они не изображали женскую сексуальность как нечто, связанное «просто» с получением физического удовольствия.

Я обнаружила и еще одну удивительную вещь: несмотря на распространенное среди женоненавистников мнение, будто женщины блестящего ума не могут быть сексуальными (образ бесполых, заумных «синих чулок» возник чуть ли не во времена Средневековья), а у сексуальных женщин, наоборот, нет мозгов, биографии творческих людей доказывают обратное. Женщины-писатели, революционерки и художницы достигали пика своего интеллектуального и творческого расцвета после освобождающей сексуальной связи или романа (или же открытий, сделанных в результате сексуального самоисследования, если у этой женщины не было пары). И, если судить по их частным письмам, именно самые творческие и интеллектуально и психологически раскрепощенные женщины своего времени — от Кристины Россетти до Джордж Элиот, Эдит Уортон, Эммы Гольдман и Джорджии О’Кифф — были, по-видимому, невероятно сексуальными и страстными.

Джордж Элиот в романе «Мельница на Флоссе» (1860) описывала, как ее героиню Мэгги Тулливер «обуревает безграничное желание» [1]. По мнению написавшей комментарии к этой книге романистки А. Байэт, Элиот сама «опасалась того, что из-за своей страстной натуры могла становиться совершенно демонически необузданной». В письме к друзьям Элиот писала о своем страхе перед поглощавшим ее чувственным желанием: «Прошлой ночью у меня было ужасное видение, как я становлюсь земной, чувственной, демонической…» [2].

Поэтесса Кристина Россетти изысканно описала муки женских чувственных искушений в поэме «Базар гоблинов» (1859): «Миг — и девушка забылась./Стыд, смущение — долой!/Тело колотилось, билось,/Будто в лихорадке злой./Волосы лицо накрыли,/Точно всполохи огня,/Птичьи встрепанные крылья,/Грива дикого коня». Героиня поэмы Лиззи, которая добыла сок гоблинов, чтобы спасти сестру, кричит: «Что ты медлишь?../Обними же! Я /тебе добыла сок!/И подставила ей щеки:/На, целуй! И не жалей!../Крепче!.. Брось стесненье это./Ешь меня, а хочешь — пей!»[3][3].

В 1915 г. молодая художница Джорджия О’Кифф писала своему возлюбленному Артуру Макмахону: «Это кажется таким странным — не отдаться, когда я хочу. В любви приятно отдавать…» А фотографу Полу Стрэнду, роман с которым совпал с периодом ее резкого творческого взлета, она написала, сравнив возбуждение от создания новой картины с волнением, которое возникает при мысли о поцелуях с мужчиной: «Работа — да, я люблю ее — и я люблю тебя. Я хотела обнять тебя и крепко поцеловать… Это так забавно, что я даже не прикасалась к тебе, хотя безумно этого хотела. Но теперь говорю тебе об этом… Давай проведем несколько ночей на Драйв — хочешь?» Ее биограф отмечает, что она закончила это письмо «провокационно», упомянув Риверсайд-драйв, куда влюбленные парочки отправлялись по вечерам [4].

Совершенно очевидно, что у многих представительниц творческих профессий сексуальное пробуждение и резкий творческий рост происходят одновременно, причем создается впечатление, что, сливаясь, они помогают выйти на новый уровень мастерства, когда возникает способность глубже проникать в суть вещей и наполнять произведения более мощной энергией, чем прежде, в предыдущих работах. Если отследить эти моменты творческого взлета, то наверняка подтвердится моя растущая убежденность в том, что для женщин вагина составляет неотъемлемую часть, самую суть их личности и пробуждение чувственности может счастливо объединить творческое и сексуальное начала.

Женщины-писатели часто описывают такие моменты сексуального пробуждения как состояние, когда словно туман рассеивается и они обретают способность острее чувствовать в себе женское начало. В своих личных письмах они часто описывают поразительные, опьяняющие открытия самих себя, которые испытали благодаря сексу, ставшему катализатором этого процесса. Как писала юная Ханна Арендт своему возлюбленному Эрнсту Блачеру, когда начался их роман: «Я наконец узнала, что такое счастье… Мне все еще кажется невероятным, что я сумела и испытать большую любовь, и достичь чувства гармонии с самой собой. Причем одно стало возможно только после обретения другого» [5]. Для молодой женщины, которая раньше не уделяла столько внимания физиологии, эти отношения были описаны как очень интеллектуально-насыщенные и одновременно очень эротические.

И, несмотря на то что героиням произведений часто приходится страдать за свою страсть, они нисколько не сожалеют о том, что испытали сексуальное пробуждение. В романе Кейт Шопен «Пробуждение», написанном в 1899 г., Эдна Понтелье размышляет о том, что «среди одолевавших ее противоречивых чувств не было ни стыда, ни раскаяния» [6].

Письма и особенно романы Эдит Уортон зародили во мне желание продолжить исследования в этом направлении. Большую часть своей сознательной жизни Уортон была замужем за ничем не примечательным представителем высшего класса Тедди Уортоном, человеком, которому она совершенно не подходила. По ее собственному мнению, а также по мнению других, сексуальной жизни у них почти не было. Но в 1908 г. она испытала ошеломительное сексуальное пробуждение, когда у нее завязался роман с красивым, соблазнительным бисексуалом и скандальным журналистом Мортоном Фуллертоном. В ее письмах к нему, впервые опубликованных в 1980-е гг., она пишет об этом сексуальном пробуждении как об угрозе растворения самой себя и потери самоконтроля. Переходя на французский — язык, к которому она прибегает для описания чувственных переживаний, — она признается, что от его прикосновений «теряет волю»: «je n’aisplus de volonte»[7]. О сексе с Фуллертоном она говорит как о «наркотике» — метафора, часто встречающаяся в произведениях и других женщин-писа-телей того времени. (Эдна Понтелье в «Пробуждении» также описывает прикосновения своего возлюбленного Роберта как «наркотик». Но после второй волны феминизма 1970-х гг. эта метафора почти выйдет из употребления, поскольку признаваться в такой зависимости от мужчины станет не политкорректным [8]).

В одном из писем Уортон описывает разговор с Фуллертоном, в котором она рассказала ему, как он сам и испытываемый с ним оргазм влияют на нее. Он ответил, что после этого сексуального опыта она станет писать лучше. Как оказалось, Фуллертон был прав: Эдит Уортон действительно создала свои лучшие произведения после того, как испытала сексуальное пробуждение. Интересно, что в романе «Обитель радости», опубликованном в 1905 г., она не использует никаких языковых средств для описания физической страсти в отношении своих героинь, поэтому их привязанности и мотивы поведения кажутся не вполне обоснованными [9]. Хорошо передано подавление страсти, но не ее реализация. Однако романы «Лето» (1917) и «Эпоха невинности» (1920) полны описаний различных проявлений женской сексуальной страсти.