Вёшенское восстание - Андрей Венков

18 января в станице собрался запланированный сбор и окружное совещание членов Круга. На совещании занимались в основном личными дрязгами. Чтобы не допустить к власти явившегося из Еланской Алферова, Дронов и его сторонники устроили перевыборы окружного атамана Усачева, который как поехал в Казанскую уговаривать фронтовиков, так и канул. «Бремя власти» возложили на помощника окружного атамана, т. е. на Дронова. Заявившегося на совещание Фомина осадили несколькими едкими вопросами. Пришедшие с Фоминым вооруженные казаки в полемику не вступали, молча всматривались в лица записных краснобаев, будто бы запоминали. Члены Круга струхнули и поспешили разъехаться.

Приехавшие на станичный сбор из хуторов старики вели себя уклончиво. Яростные выступления Фомина и его адъютанта красноармейца Кароля, направленные против офицеров, встретили внешне сочувственно, но и только.

В конце концов представители от хуторов под председательством станичного атамана и в присутствии трех членов станичного правления заслушали казаков 28-го полка «по поводу оставления ими фронта» и вынесли приговор: «1) Просить казаков 28-го Донского казачьего пехотного полка послать теперь же из своего полка делегацию на Северный фронт для переговоров по поводу перемирия с красными. Кроме того, послать делегацию по этому вопросу в Красную гвардию. 2) Немедленно упразднить полевой суд. 3) Упразднить милицию. 4) Привлечь к несению гарнизонной службы к 28-му Донскому казачьему пешему полку 2-ю и 3-ю пешие сотни. 5) Границы Донской области впредь до выяснения о перемирии с красными открытыми не оставлять. 6) Карательные отряды упразднить…»[24]. Эти пункты постановления, построенные несколько вразнобой, подписали 33 выборных (согласные с казаками 28-го полка), всего же на сборе присутствовало 111 выборных, 40 человек вообще проигнорировали сбор и не явились.

Итак, 22 % присутствовавших на сборе высказались за перемирие с красными и упразднение органов красновской военной диктатуры, 52 % выборных воздержались, но противоположного постановления не вынесли, 26 % на сбор не явились. Подобное разделение голосов почти полностью совпадает с классовым расслоением казачества юго-востока России.

Приговор не имел законной силы, его подписали меньше половины выборных, но фоминцев это не остановило. Тотчас же были выбраны делегаты и посланы на фронт и в соседние станицы сказать, чтоб казаки «отошли на свою границу и начали переговоры о мире».

«Ну, гляди, герой, не сегодня – завтра приедет в Вёшки Краснов, он тебе покажет», – проворчал, уходя с площади, один старик. Но Краснова Фомин особо не боялся. Он немедленно послал гонца в Казанский полк, именем революции требуя помощи против немецкого наймита Краснова, приезд которого ожидается. Казанцы знали, что с Красновым шутки плохи, и дружно взялись за оружие, приготовились обороняться.

Петр Николаевич Краснов собирался провезти союзников по Северному фронту, побывать 15 января в Алексеевской, 16-го в Урюпинской (устроить смотр гундоровцам и стрелковой бригаде Моллера). Тревожные вести из Вёшенской задержали его, и он решил посетить станицу Каргинскую, где, согласно донесению Иванова, ныне находился штаб фронта. Иванова в Каргинской застать не удалось. Он не смог наскрести в станице достаточно сил для подавления мятежа, плюнул на все и уехал в Новочеркасск «для личного доклада атаману». По дороге они разминулись.

Краснов, прибыв в Каргинскую, начал разбирательство. «Разваливала верхне-донцов агитация генерала Алферова», – заявил Каргинский атаман Лиховидов, возобновляя прежние интриги. Новое следствие по делу Алферова, закончившееся оправданием генерала и посрамлением его злопыхателей, лишь затянуло дело. Попытки увещевать Фомина по телеграфу ни к чему не привели. «Нам с вами не по пути», – отстукали из Вёшенской. Фомин лично от себя добавил пару-другую непечатных слов. Ошеломленный Краснов оказал ему великую честь. Выступление 28-го полка он в панике сравнил с Каменским съездом фронтового казачества. «…И думается, не идет ли вместо Голубова из Усть-Медведицкой станицы Миронов и вместо Подтелкова казак 28-го полка Фомин из Вёшенской станицы». Краснов ошибся. Миронов был более крупной фигурой, чем авантюрист Голубов, а Фомину было далеко до Федора Подтелкова. Приезд Донского атамана штыков в Каргинской не прибавил, оба лагеря ударились в агитацию, стремясь заполучить себе побольше сторонников среди мятущихся местных казаков. «В Каргинской не настоящий атаман, а самозванец, – надрывался Фомин, – и с ним ряженые офицеры под француза и англичанина, и нам надо его выманить сюда и здесь посмотреть – какой есть. Здесь и рассудим – или к стенке его поставим с союзниками, или препроводим для суда в Москву, или своим судом здесь накажем. Оборвем погоны и изобличим переодетых союзников».

Надежды на помощь союзников до определенного времени держали развалившийся казачий фронт, вселяли уверенность в благополучном исходе войны. Иногда эти надежды носили довольно странный характер. 15 января Краснов телеграфировал на фронт: «Весной, 8 апреля, 14 англо-французских дивизий начнут поход на Москву. Явится возможность казакам отдохнуть [в] своих домах». Под давлением союзников и учитывая катастрофическое положение на фронте, Краснов признал 8 января верховную власть генерала Деникина. Но внутреннее положение в странах Антанты не способствовало посылке войск в Россию, и союзники отказались прислать солдат. Поводом послужил отказ Краснова признать верховную власть генерала Франше д’Эспирэ и оплатить французским гражданам, проживающим в «районе “Донец”», все убытки за период с 1914 г.[25]

19 января в Каргинской на сходе, где Краснов расписывал зверства красных и призывал покарать изменников из 28-го полка, казаки задали вопрос: «А где же союзные войска?» Атаман вынужден был ответить, что он якобы «от помощи живой силой отказался и просил союзников помочь казакам техническими средствами». Казаки зашумели, на сходе произошел раскол. Были выбраны делегаты и направлены к действующим частям с предложением закончить войну.

Лазутчики, посланные из Вёшенской, по возвращении сказали, что атаман подлинный и союзники с ним настоящие, но в Каргине раскол и единства нет. «Ага, настоящий атаман… Вязать надо Яшку Фомина», – зашептали уже кое-где по углам. «Ага, раскол в Каргине, – сказали приверженцы Фомина. – Яша, надо брать офицеров».

Вечером 19 января Фомин с казаками пришел в здание штаба фронта. «Экуироваться запрещаю! – и ткнул ногайкой в офицеров: – Разоружай их!» Казаки стали хватать и разоружать офицеров. Посадили под замок заведующего гаражом хорунжего Лобова, который испортил легковой автомобиль и не дал Фомину с шиком прокатиться по станице. Туда же упрятали подпоручика Пряслова, который разобрал радиостанцию и спалил помещение. Охотились за однофамильцем командира полка сотником Фоминым, членом военного суда, и за хорунжим Кружилиным, командовавшим расстрелом мятежников из 2-го Верхне-Донского полка.

Краснов писал в мемуарах, что хотел лично ехать в Вёшенскую и навести порядок, но, мол, холод и ночь, да и союзники не захотели… Короче, Донской атаман не солоно хлебавши уехал в Новочеркасск, пригрозив, что со временем сотрет Bёшенскую с лица земли.