Ничего, кроме счастья - Грегуар Делакур

Почему, только теряя, мы встречаем наконец тех, кого нам так не хватало?

Только через двенадцать дней я позвонил Натали. Каждый день я говорил себе: вот сейчас позвоню, нет, позвоню завтра.

Много лет назад, когда мы были в лагере в Альп-д’Юэз, я наконец получил письмо, которого так ждал. Письмо от Амандины П*. Нам едва сравнялось шестнадцать, взгляды искоса, лакомые гримаски; милое ребячество. Перед летними каникулами я предложил ей встречаться, и вот она наконец прислала мне ответ. Я спрятал конверт в карман в ожидании подходящего момента, чтобы вскрыть его, не спеша посмаковать ее слова, потому что это было, конечно же, любовное письмо, а любовные письма не опошляют чтением в шуме и гаме. Я ждал день, два; так прошла неделя. Ночами я вдыхал запах письма, и мне снились слова Амандины. Когда мои пальцы касались бумаги конверта, сердце частило в груди, я был счастлив, я ждал.

Однажды утром мы шли к горному приюту в долине Ла-Фар, чтобы отправиться в поход по району Альпет к озеру Милье, что в Ла-Фаре. Ночью прошел дождь, и воздух был на диво мягкий, как теплая ласка. В немыслимо синем небе, высоко-высоко, парили, точно в замедленной съемке, два орла. Анна и Тома шли впереди, чему-то смеялись, но я их не слышал. Это был идеальный момент. И тогда я вскрыл конверт и, дрожа, развернул сложенный листок.

Нет. Только эти три буквы написала она. Н.Е.Т. Нет, я не хочу встречаться с тобой, нет, ты мне недостаточно для этого нравишься, говорила скупость ее пера. Я побелел. Слишком быстро шел, объяснил я встревоженному вожатому. Это от высоты. А потом в моих жилах снова закипела кровь, и я улыбнулся. Знаешь, странные номера выкидывает иной раз с нами трусость. Моя подарила мне двадцать дней счастья, когда я мечтал о красивых словах Амандины П*, счастья, которого этим окаянным трем буквам было у меня не отнять.

Мои двенадцать дней ожидания, прежде чем я позвонил Натали, были сродни этому счастью. И тот же страх охватил меня, когда она сняла трубку. Но на сей раз ответ был да. Да. Надо сказать, вы не спешили. Вы из робкого десятка. Да. Я буду рада с вами встретиться. Кофе, если хотите. Да. Или бокал шираза. Даже лучше. Только австралийского. Оно ароматнее и крепче. Вы правы, под красное мясо. Красное мясо отлично подойдет. Да, поужинаем, я согласна. Мне этого хочется. И мне тоже. Сегодня вечером. Ваше черное платье. Ваши зеленые брюки. Ах, вы их так и не купили. Я. Вообще-то. Я побежал за вами, но упустил вас. Но вы меня упустили.

И она рассмеялась. И смех ее был светом.

Мы с ней не поцеловались после того ужина. Не зашли ни ко мне, ни к ней. Она тогда как раз расставалась. С кем-то там. Она не хотела, чтобы наши отношения зародились в этой мути, в грязи. Хотела начать с нуля. С чистого листа.

Все мужчины об этом мечтают. Но на свою беду мы узнаем, что предначертано, только в самом конце.

Твоя мама рассталась со своим «кем-то-там», и сразу после этого мы снова увиделись. Мы были отчаянно влюблены. Как двенадцатилетние дурачки. Не покидали друг друга ни на миг, даже чтобы сходить в туалет. Ты никогда не видел нас такими: мы кормили друг друга с ложечки, пили из одного стакана, менялись футболками, зубными щетками; ты не можешь себе этого представить, я знаю. Я ведь тоже никогда не видел, как моим родителям было хорошо вместе, в этой тихой музыке счастья. Ни поцелуя, ни ласкового взгляда, никогда. Отца – да, видел таким немного, с новой женой, но это уже была нежность. То, что после. Твоя мама была красива, Леон, я просыпался ночами, чтобы посмотреть на нее, слушал ее дыхание. На улице на нее оборачивались мужчины, и она смеялась, и смех ее был светлым, и этот смех притягивал добрые взгляды. И злые тоже. Я колебался между гордостью и ревностью, это было поначалу, а потом этих слов не стало. Я просто думал, как мне повезло, что она выбрала меня в тот день в примерочной кабине «Прентан». Что со мной она хотела детей, Жозефину, тебя; со мной хотела пить blood and sand в баре отеля с непроизносимым названием в Мексике или где-то еще; со мной хотела состариться. Меня хотела сделать счастливым. Я думал, что только мне она подарила то, в чем отказывала другим, но любовь делает слепым, и глухим, и одиноким, и ущербным, а узнаешь это только после.

Мы поселились вдвоем в хорошей квартире близ центральной площади, недалеко от офиса, который я делю сегодня с ФФФ. А потом появилась Жозефина; не совсем ко времени для нее, потому что она всего несколько месяцев назад получила работу в компании «Декатлон», боролась за это место и боялась, что ее не возьмут обратно. Но ее дождались. Все дожидались ее, все ее любили. Уже тогда она много работала, на ней была вся реклама, каталоги, промоушен. Она часто возвращалась поздно. Я занимался твоей старшей сестрой. Купил диск с детскими песенками, смешно, как сейчас помню, диск Анри Деса[15] в книжном магазине «Фюре дю нор» за четыре девяносто девять. Я не знал ни одной. Мне никто никогда не пел песенок. Я вырос в тишине, в пустоте, но остался жив, и это было благо, несмотря ни на что. Но теперь и этому конец, я устал.

Жозефина пошла в ясли. Мы с твоей мамой уже не были так влюблены, не двенадцать лет, как-никак, и у каждого своя зубная щетка. Мы в одночасье постарели. А потом, перед твоим появлением, она подумала, что, может быть, больше не любит меня, что у нас не будет Мексики, не будет нежности, той, что после, что ведет до самого конца; нам было очень грустно. Я спал на диване. Пил вино в темноте. Когда я просыпался с пылающей головой, твоя мама была уже на работе, а сестра в яслях. Я думаю, что именно в эту пору началась моя нелюбовь к жизни.

Я не знал этого. Я это чувствовал.

Я чувствовал, как блуждают руки, пробуют на вкус губы, ласкают глаза. Чувствовал новые слова, проникавшие исподволь. Чувствовал потяжелевший жест руки, поправляющей прядь. Жест без возможной двусмысленности. Я чувствовал зло. Чувствовал бездну. Чувствовал, как раскрывается, разрывается мое сердце. Чувствовал слезы. Ожоги. Чувствовал, как пробуждается зверь. Взрыкивает злость. Надвигается гроза, все грозы. Я чувствовал смысл слова «печаль». Незапамятную боль женщины. Чувствовал едкое, грязное. Чувствовал пальцы, от которых пахло ложью. Изменой. Взгляд ускользал. Останавливался на два миллиметра дальше обычного. Я чувствовал лишние граммы сахара в кофе. Новый запах шампуня. Сладкий миндаль в мыле. Я чувствовал фразы, ставшие короче, уклончивее, мутнее. Чувствовал, как крепче сжимаются руки вокруг нашей дочурки. Как становятся влажными поцелуи. Я чувствовал невысказанные мольбы о прощении. Кукол, вдруг ставших вдвое дороже: маленькие индульгенции. Я чувствовал страх. Чувствовал, что дыхание ночью чаще. Каблуки утром выше. Губная помада чуть краснее. Ногти длиннее. Коготки. Я чувствовал спину. Кости. Бледную кожу. Я чувствовал самозабвение. Экстаз. Маленький рай. Запах спермы. Я чувствовал холод. Ветер. И грозу, все грозы. Я чувствовал, как леденеет моя кровь. Чувствовал холодную воду. Горячую нимфею моей крови. Я чувствовал, как рушится мир, когда Натали мне изменила.