Месть Анахиты - Явдат Ильясов

О парфянах — ни слова. Но все знали, что Красс неудержимо стремится к войне именно с ними. Весталка Лициния была глупой девицей, которую изнуряли тайные желания. Но сейчас на Форуме нет глупых девиц. Здесь — мужчины. И чудесами голоса их не проймешь.

Город опять накрыло огромной черной тучей. Заморосил холодный дождь. И в черном провале Форума, где одиноко алел военный сагум Красса, по толпе прокатился соответственно холодный ропот:

— Как можно?

— Идти на тех, кто ни в чем не виноват перед нами?

— И к тому же связан с Римом честным договором?

Громче всех возмущался народный трибун Атей:

— Недопустимо!..

— Заткнись, Атей! — оборвал его грубо центурион Корнелий Секст. — Ты хочешь, чтобы я умер с голоду? У меня, ты знаешь, всего один югер земли…

Они с Фортунатом уже получили хороший задаток, в их доме появились наконец вино и мясо, капуста, бобы, — что же теперь вернуть все это назад?

— Ты глуп, Корнелий, — вздохнул народный трибун. — Кто повинен в твоей нищете, как не Красс? Разве не он и не такие, как он, захватили всю нашу землю и превратили безземельных пахарей в солдат — с тем чтобы эти несчастные добывали кровью своей для них же другие, новые земли?

Корнелий хотел было что-то возразить, но тут Форум содрогнулся от негодующих воплей. Будто заполнен он был не степенными римскими гражданами, а как раз теми самыми необузданными парфянами, добраться до которых так не терпелось Крассу.

— Нарушение договора — клятвопреступление, — провозгласил Атей. — Оно сурово карается богами. Нам не нужна эта война! Она нужна, Красс, тебе. Ради пустого тщеславия и новых богатств ты можешь навлечь на римский народ неслыханные бедствия. Ты жалеешь жен и детей этих бедных людей, ставших по нужде солдатами? А что будет с ними, с детьми и женами, если их кормильцы сгинут в жарких восточных пустынях?

— А величие Рима, слава его? — загремел Марк Лициний.

— Достаточно с нас величия, Красс! Не ходи на Восток. Я прошу тебя.

— Мы все хотим мира, Атей, я — больше всех! Но Парфия угрожающе растет и крепнет. Ее надо поставить на место. — И Красс, отвернувшись, уже сделал шаг вниз по ступеням.

— Это тебя надо поставить на место. Нет, ты никуда не пойдешь. Взять его! — приказал Атей ликтору.

Народный трибун — лицо священное. Он имеет право наложить вето — запрет на действия патрициев и сенаторов, идущие во вред простому люду. Дверь его дома всегда открыта. Там может найти защиту любой плебей.

Охранник с фасцией — связкой прутьев — быстро взошел навстречу и схватил Красса. Красс рванулся, но дюжий ликтор так сильно стиснул ему руку, что у него чуть не треснула кость.

Негодяй. Плебей. Еще вчера, не выходя из дома, Красс одним движением пальца мог уничтожить его. Но здесь, на Форуме, по старому обычаю, властвует народ. Республика все же. Еще властвует…

Глаза у Красса испуганно заметались. И во всей тысячной толпе, как ему показалось, не встретили ни одного доброжелательного взгляда. Разве что у Корнелия Секста. Но Корнелий Секст — ничто. Или, может быть, — мелькнула страшная мысль, — как-то дать ему знать, чтобы кинулся к войску на Марсово поле, всполошил его и нагрянул с легионерами на Форум?

Нет, не выйдет… Солдаты не готовы. Их набирали для войны, а не для бунта. Людей сразу охватит растерянность… А Помпей, а Цезарь? Нет, мятеж обречен на провал…

В туче, частично пролившейся дождем над Римом, образовался разрыв, сквозь него сверкнуло солнце. Красс вздохнул облегченно. Он увидел Помпея. С ясным взором и спокойным лицом шел Помпей сквозь толпу, и люди, сразу умолкнув, почтительно расступались перед ним.

Он походил внешностью на Красса, так что их можно было принять за братьев. Но, моложе Красса на несколько лет, Помпей отличался от него большей внушительностью.

— Прочь, — негромко сказал Помпей в напряженной тишине, повисшей над Форумом.

И ликтор отпустил Красса.

Да, всесилен Помпей. Всесилен и… лукав.

«Вовсе не нужен ему здесь такой соперник, — подумал с горечью Атей. — Цезарь в Галлии, Красс уберется в Сирию, Помпей один останется в Риме».

Атей просительно воздел руки к вновь обретшему уверенность Крассу и произнес со всей болью сердца:

— Красс, не ходи на Восток! Умоляю тебя.

Но освобожденный триумвир уже спешил с челядью вон с Форума, к войску. Опять заплескался дождь. Все промокли, им захотелось домой. Только не Крассу. Пусть хоть камни падают с неба.

Чувство унижения, которое он испытал минуту назад, сменилось в нем холодной ненавистью. К народному трибуну Атею, к ликтору, так грубо обошедшемуся с ним? К толпе на Форуме? Само собой. Но главным образом — к спасителю. К Помпею. Который у всех на глазах вновь превзошел Красса весом и влиянием. И, по существу, под видом помощи, тоже унизил его. Причем куда глубже, чем ликтор.

И Красс торопился к войску, ибо только войско даст ему возможность взять верх над всеми.

Однако ему пришлось задержаться у Форума, чтобы собрать всех своих приспешников. За это время Атей, задыхаясь, добежал до городских ворот. Он поставил у ног жаровню с высоким пламенем, воскурил фимиам, совершил возлияние и зловеще забормотал, призывая каких-то неведомых древних богов.

И когда у ворот появился Красс с толпой приближенных, народный трибун загородил ему путь и вскричал с надрывом, пронзительно:

— Красс! Не ходи на Восток. Заклинаю!

— Глупый человек! Оставь меня в покое. — Красс злобно отпихнул старика, жаровня опрокинулась.

— Помни же, Красс, — гневно сказал оскорбленный Атей, — ты идешь на Восток! То есть против солнца. Каждое утро оно будет вставать тебе навстречу. А солнце в тех краях ужасное. Может выжечь глаза.

Но Красс пренебрежительно махнул рукой:

— Поэзия…

* * *

— Как стоишь, ворона?..

Резкий удар по плечу виноградной лозой, тяжелой и гибкой. Фортунат чуть не вскрикнул от боли — он был без лат, как и все здесь пока, но страх опередил возмущение и сомкнул ему уста. Он сразу очнулся от смутного томления.

Тоскливо стоять под дождем. Ноги до икр в холодной мутной воде. Сидеть бы дома сейчас, есть горячую бобовую похлебку, приготовленную доброй матерью.

Как они плакали, мать и сестра, прощаясь с ним…

Нудно!

Он с тоской поглядывал на соседей. Юнцов, подобных Фортунату, мало средь них. Народ отборный, в возрасте между двадцатью и сорока годами. Легионеры стояли спокойно, будто их и не хлестал зимний дождь. Ноги широко и крепко расставлены, лица невозмутимо открыты ледяному потоку с неба.

Уже не раз они бывали в походах. Их ничем не удивишь. Привычно, даже несколько небрежно, будто совсем не ощущая тяжести, держали солдаты шиты и громоздкие дротики.