День лжецаря - Брэд Гигли

Симеркет нетерпеливо прервал этот поток недовольства:

— Союз между Вавилоном и Египтом держится уже много столетий. И кто бы ни правил, от него нет ничего, кроме добра.

— Ваш фараон не должен вести переговоры с захватчиками! — заявил высокий, стукнув кулаком по столу.

— А с кем ему вести переговоры?

Вопрос привел исинов в замешательство, они переглянулись.

— С наследником Исина, — решительно заявил коротышка. — Он здесь, в Вавилоне, он настоящий царь!

— Хорошо, — благоразумно ответил Симеркет. — Отведите меня к нему. Покажите мне его столицу, чтобы я мог поклониться его трону. Выведите передо мной его армии, чтобы я мог увидеть его мощь своими глазами.

Исины собрались было разразиться бранью, но краешком глаза Симеркет увидел, как Мардук едва заметно покачал головой, и они с трудом, но подавили свой гнев.

— Придет время, — прошептал один сквозь стиснутые зубы, — когда именно так и будет!

— А тем временем, — подхватил Симеркет, — последним сильным лицом в Вавилоне остается Кутир. На вашем языке это означает «царь, сильный», верно? Но мы, египтяне, практичные. Когда наследник сядет на Грифонский трон, я гарантирую, что фараон будет вести переговоры с ним. Однако до тех пор…

Мужчины угрюмо молчали.

Поняв, что больше он от них ничего не услышит, Симеркет поднялся и, выйдя, стал ждать у двери, пока Мардук разговаривал с теми, кого он привел. В его голосе звучали успокаивающие нотки. Поймав на себе мрачные взгляды исинов, Симеркет вышел на улицу. Когда через несколько минут Мардук возник перед ним в темноте, они молча двинулись восвояси…

Когда они, продолжив путь, были еще на расстоянии добрых пятнадцати лиг от Вавилона, река, незаметно как, наполнилась маленькими круглыми суденышками, все они плыли в столицу. Симеркет не мог сдержаться и вслух поразился их числу. Мардук усмехнулся — по его словам, Евфрат пуст!

— После вторжения торговля еще не восстановилась, — веско пояснил он. — Купцы все еще подозрительно относятся к эламцам, и большинство из них в этом году остались дома.

Симеркет скептически воспринял его слова: их окружали сотни круглых, обтянутых кожей лодок, груженных различными товарами. В одной были навалены груды мехов, в другой — засиженные мухами, ободранные туши недавно забитых овец. В некоторых лодках перевозились специи, источавшие сладкий запах, или срезанные цветы, или целые насыпи различных семян. В Вавилоне и его окрестностях в общей сложности жило более миллиона человек, и всем требовалась еда, одежда, домашняя утварь и продукты для ведения хозяйства.

— Неудивительно, что эламцы захватили эту землю, — заметил Симеркет, — если то, что я вижу, можно назвать неудачным для торговли годом!

В этот момент одно из речных судов поравнялось с их лодкой. В нем перевозился мед — дюжина огромных глиняных кувшинов были в темных разводах, мед стекал по толстым краям, оставляя блестящий след. Его запах смутно напомнил Симеркету аромат полевых цветов. Запах был столь силен, что казался едким, и Симеркет уловил терпкую сладость даже в воздухе. Боковым зрением он увидел, как Мардук и торговец судна раскланялись и каждый сделал руками какой-то священный знак. Кормчие на судне были по виду священники, во всяком случае, такое было на них облачение.

— Это одежда пчеловодов? — наивно поинтересовался Симеркет.

— Что ты сказал? — хохотнул Мардук.

— Вон там, на лодке с медом!

— Это бальзамировщики, Симеркет! — с коротким смешком пояснил Мардук. — В каждом из кувшинов по трупу — возможно, на пути в семейный склеп…

Да, Симеркет слышал, что мед сохраняет мертвую плоть почти так же, как египетская сода. Но он ничего не знал об этих странных обычаях захоронения! По его телу побежали мурашки, и он невольно содрогнулся. Несмотря на свою решимость никогда не позволять себе воображать подобные вещи — поскольку, думая о них, можно их материализовать, — он не сумел сейчас остановить поток внезапно нахлынувших на него образов, вырвавшихся из тайников мозга.

Что, если он найдет тело Найи или Рэми в таком же вот кувшине? Он представил себе, как опускает руку в темную вязкую жидкость, как прохладный мед липнет к пальцам, к руке, как он ищет в тягучей жидкости комок спутанных волос с мертвой головы… вот он сжимает его в кулаке, вытаскивая тело… мед стекает по мертвому лицу…

Симеркет вскрикнул.

Все находившиеся в лодке озабоченно взглянули на него, но он не видел их, потрясенный своим видением. Огромным усилием воли он приказал себе выкинуть эти картины из головы. Найя жива. Если бы она была мертва, он бы это почувствовал. Он не найдет ее в одном из этих ужасных кувшинов. Боль резко ударила ему в лоб, распространившись на все внутренности. Из глубины горла поднялась желчь. Мардук придержал ему голову, когда он перегнулся через борт лодки в пароксизме изнурительной рвоты.

Это речная лихорадка, успокоил Мардук. Обычная болезнь, поражающая иностранцев, прибывших в Вавилон. Но Симеркет знал: это не лихорадка. Это страшное видение, которое он был не в силах удержать в себе. Приняв дозу эликсира, очищающего желудок, который виноторговец достал ему из своего мешка, он начал молча молиться о том, чтобы это не было предзнаменованием будущего…

На следующий день показались крепостные валы Вавилона. В течение нескольких часов до этого они видели на горизонте плотное облако дыма, скрывавшее от них город. Симеркет решил было, что облако это — признак военного столкновения и что Вавилон лежит в руинах, и с ужасом указал на него пальцем. Но Мардук заверил его, что дым идет из сотен тысяч печей и алтарей.

— Вавилон никогда не будет разрушен, — обиженно произнес Мардук. — Он устоит, как и всегда.

Симеркет взглянул на него, с удивлением услышав в его обычно спокойном тоне горечь. Но Мардук не заметил его взгляда и продолжал говорить все тем же тихим, обиженным голосом.

— Вавилон — как увядшая проститутка: задирает юбку перед каждым чванливым завоевателем! На этот раз эламцы думают, что завоевали его. Но они закончат тем же, чем и касситы. Хочешь знать настоящую причину, почему стены Вавилона не разрушены, Симеркет? Он отдается всем, у кого есть армия, но в конце концов он-то и торжествует!

— Ты говоришь как отвергнутый любовник, — усмехнулся Симеркет.

— Правда?

— В чем дело, Мардук? В твоем голосе звучит горечь, потому что у вас нет собственной армии? Расскажи мне то, чего я не знаю!

Голос Мардука опустился до шепота:

— Когда-нибудь, в лунную ночь у костра, быть может.

По мере того как они приближались к Вавилону, облако дыма постепенно рассеивалось, и Симеркет обнаружил, что Евфрат течет через центр города. На правой стороне реки возвышается башня — зиккурат под названием Этеменанки, заметный на равнинном ландшафте со всех сторон. Трепет отразился на лице Симеркета, и к Мардуку отчасти вернулось чувство юмора. Он объяснил, что название Этеменанки означает «краеугольный камень небес». На самом деле башня была не храмом, сказал он, а обсерваторией, посвященной всем шестидесяти тысячам богов вавилонского пантеона.