Анатолий Папанов. Снимайте шляпу, вытирайте ноги - Ю. Крылов

Мне предлагали перейти в другие театры, но я, наверное, консервативный человек, а с Театром Сатиры у меня так много связано, ведь я работаю здесь несколько десятилетий…

В. Золотухин: «Во мне вызывало уважение его отношение к режиссерам, с которыми он работал, особенно — к Валентину Николаевичу Плучеку. Мы, актеры, грешим слабостью то превозносить до небес, то ругать режиссеров. Анатолий Дмитриевич вспоминал только добрые поступки и лучшие стороны характера своего главного режиссера. И это удерживало его от перехода в другой театр. А соблазн был велик. Папанова не однажды приглашали в МХАТ. Узнав о приходе туда Андрея Алексеевича Попова, он, было, дрогнул: много говорил об интересных для себя перспективах работы в Московском Художественном. Но так и не пошел, хотя все последующие годы пристально следил за судьбами и творчеством А. А. Попова и И. М. Смоктуновского…»

В. Андреев: «Во всем, к чему он прикасался, была надежность. Перейдя на работу в Малый театр, я пригласил Папанова побеседовать о возможности и его перехода на старейшую московскую сцену. Мне было известно, что его что-то не устраивало в Театре Сатиры, которому он отдавал всего себя.

— Не пора ли тебе, такому мастеру, выйти на старейшую русскую сцену? — спросил я без обиняков. — Здесь и „Горе от ума“, и „Ревизор“ — твой репертуар…

— Поздно мне, Володя, — сказал он тихо и серьезно.

— Ничего не поздно! Ты же моложе многих молодых! Приходи всей семьей: у тебя же и Надя хорошая актриса, и Лена. Лена к тому же — моя ученица.

Он не пошел. Не предал своего театра. Бывало ведь, и поругивал его, и обижался. Но предать не мог».

Анатолий Дмитриевич оставил по себе в театре самую хорошую память. И как необыкновенно одаренный актер с богатой сценической палитрой. И как чрезвычайно остроумный человек с особенным, только ему присущим чувством юмора — об этом существует множество рассказов его коллег. Было у него еще одно нечастое, но замечательное свойство. «Те, кого мы называем „техническим персоналом театра“, — вспоминает Н. Ю. Каратаева, — для Анатолия Дмитриевича были равными коллегами, творческими людьми. И они платили ему любовью и признательностью. Говорили: „У нас, Анатолий Дмитриевич, молодые актеры все снимут с себя, комком бросят и убегут, а вы костюм расправите, повесите и только тогда уходите из гримуборной!“»

Да, наверное, артисту такого высокого уровня было тесно в пределах одного театра и режиссуры одного — бесспорно, талантливого — мастера. «Он страдал в рамках одного театра, — вспоминает Н. Ю. Каратаева. — С одной стороны, Плучек давал ему интересные роли, с другой — репертуар нашего театра был ему тесен. Анатолию Дмитриевичу хотелось сыграть короля Лира — ему казалось, что он смог бы, — и какую-нибудь драматическую роль из русской классики. Несколько десятилетий проработав в Театре Сатиры, он заранее знал, как Плучек будет репетировать, что скажет… Но уйти не захотел».

Папанов никогда не участвовал в разного рода интригах, ни с кем не дружил «против кого-нибудь». Легкий в общении, простой, сердечный, деликатный, он отстранялся от всего этого, даже когда дело касалось непосредственно интересов его самого или Надежды Юрьевны (она вспоминала, что он не повлиял на получение ею желанной роли, когда мог, — не в его характере это было). Переход в другой театр страшил его, возможно, как раз трудностями закулисной жизни… Так или иначе, Театр Сатиры был после Клайпеды единственным в его жизни.

Я считал себя некинематографичным и о съемках в кино даже думать перестал — меня приглашали на пробы, но не утверждали. Тогда я решил прекратить все попытки стать киноактером. И только спустя годы меня нашел мой «киноотец» Эльдар Рязанов. Неделю он буквально за мной ходил по пятам, уговаривал сниматься. А у меня в это время был большой театральный успех — я сыграл Боксера в «Дамокловом мече» Назыма Хикмета и отказывался. Но Эльдар Александрович все же меня убедил. Так роль, а вернее, четыре роли сразу, в комедии «Человек ниоткуда» стали моим дебютом в кино.

Театр сделал меня актером, он дал мне все, что я имею. Я считаю, что молодой актер, пришедший в кино в обход театра, потерял многое. Начинать в кино без сценического опыта — все равно что лезть в воду, не зная броду. Так что я никогда не жалел о том, что поздно пришел в кино. Хотя, если быть точным, в кино в самый-самый первый раз я не пришел, а приплыл! Еще мальчишкой.

Жили мы в Малых Кочках, река Москва под боком была. Так вот, однажды я вошел в реку и, высоко держа в руке штаны, поплыл на противоположный берег — там снимали кино. Выбравшись, я предъявил ассистенту справку, в которой было написано, что моя мама не возражает против моего участия в съемках. Так я попал в массовку фильма «Подкидыш», где Фаина Георгиевна Раневская произносила свою бессмертную фразу: «Муля, не нервируй меня!». Я, кстати, сказал эту фразу контролеру, когда тот потребовал штраф за безбилетный проезд. А было вот как: ассистент велел мне и еще двум мальчишкам из массовки забраться в вагон и ждать, там сцену должны были снимать. Ассистент пошел за оператором, а поезд двинулся в другом направлении. Тут и случился контролер; первый гонорар в аккурат и пошел на штраф. Должен заметить, что очень было обидно страдать без вины. Но я уже очень любил кино… Мне было тогда шестнадцать лет. И вот кто-то из друзей разузнал, что студии для массовых сцен требуются ребята вроде нас. «Мосфильм» находился на другой от Лужников стороне реки Москвы. До ближайшего моста целый час ходьбы. Вот и приходилось нам добираться, так сказать, до подмостков искусства вплавь. Правда, решались на такое не все. Только самые настырные.

Был я и солдатом в «Суворове», и крестьянским мальчиком в «Минине и Пожарском», снимался в фильмах «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», изображал матроса, рабочего. Стрелял, прыгал, плавал, штурмовал…

А потом, будучи взрослым, уже давно работая в театре, в кино долго не снимался. Однажды сыграл эпизодическую роль адъютанта в фильме «Композитор Глинка». Почему режиссер Александров тогда обратил на меня внимание — не знаю. До этого в кино не пробовали ни разу. Потом снова был долгий перерыв — до приглашения Эльдара Рязанова.

Э. Рязанов: «Папанов называет меня своим „крестным отцом“ в кинематографе, ссылается на кинодебют в главной роли в фильме „Человек ниоткуда“. И при этом скрывает, что попытка его „крещения“ была предпринята мной много раньше. Я терпел, терпел, но больше терпеть такую несправедливость не стану. Так вот, пробовал я Папанова еще на роль Огурцова в „Карнавальной ночи“. Анатолий Дмитриевич был тогда мало кому известным артистом Театра Сатиры.

Что он творил на кинопробе! Наигрывал „на три зарплаты“! Он еще не чувствовал кинематографа, того… ну, коэффициента, что ли, который допустим в кино. Смотрел я тогда на Папанова, смотрел и… стал снимать Ильинского.

За три последующих года Папанова пробовали в кино еще раз десять. Пробовали и не снимали. Я бы на его месте озверел… Во всяком случае, когда я пригласил его сниматься в картине „Человек ниоткуда“, Папанов категорически отказался. Я почти насильно заталкивал его в павильон на кинопробы…»