Зеркала прошедшего времени - Марта Меренберг

– А как же, ваше величество, заметил сразу же – как за сына просил, а ведь, говорят, сам-то он бездетный. И жены нет, кажется… А Дантес-то этот и правда старается, я проверял, ваше величество… – несколько месяцев в гвардии, ни одного взыскания не имел, и Александр Михалыч им доволен, – после легкой заминки ответил Бенкендорф, испугавшись, что Николай заметит его задумчивость. Но государь, рассеянно улыбаясь, смотрел в окно экипажа.

– Да? – равнодушно спросил Николай, не отрывая глаз от куполов Исаакия. – А что, девчонки наши ему не нравятся? Или прекрасная Idalie, гхм… не успела еще до него добраться? – Государь хихикнул, видимо, намекая на полную невозможность такого поворота дела. – А впрочем, Бог с ним, друг мой, – альковные дела, кажется, по вашей части… Приехали, батенька, вылезайте…

…Ладюрнер вытер кисти о сухую тряпочку и отошел на несколько шагов назад, критически разглядывая картину, на которой были изображены несколько бравых гвардейских офицеров на фоне казарм. Жорж Дантес, с которым незадолго до того познакомился Ладюрнер, служил моделью для одного из них, и теперь, страшно польщенный, разглядывал себя на полотне и всячески вышучивал художника.

– А что это у него усищи такие длинные? Я такие не ношу! – хохотал Жорж. – Это ты, дорогой мой, никак с самого Полетики писал! А рожа хитрющая какая, сразу видно – каналья! Слушай – а дай мне карандаш, я тебе сейчас тоже картиночку на память нарисую… А ты ее рядом со своей повесишь…

– Хрена тебе, а не карандаш! – орал развеселившийся толстяк Ладюрнер, прицеливаясь в неуемного гвардейца самой толстой кистью. – А шедевры свои в казарме развешивай – пускай господа офицеры оценят твои художества, Леонардо доморощенный! Видал я, какие ты рожи малюешь – это ж, стыдно сказать, издевательство над лицом, а не портрет! Хотя смешно, конечно… А Полетикин портрет в голом виде, дорогой Жорж, ежели кто увидит – ох и дадут тебе, ей-богу, в морду твою бесстыжую!.. Ну и срамник же ты, черт бы тебя драл, а с виду – приличный мальчик, из хорошей семьи… Да и кто ж жопу-то до полу рисует, а пузо и вовсе причинное место закрыло… хе-хе…

– Готов брать уроки, дорогой мэтр, – заявил Жорж, раскланиваясь перед художником на манер мушкетеров и размахивая шляпой. – Обязуюсь расписать все присутственные места в Санкт-Петербурге, включая Третье отделение!..

Что-то, по-видимому, произошло за спиной Дантеса, потому что внезапно онемевший художник выронил кисть, а все звуки из просто громких сразу же превратились в громогласные. Дантес, не разобрав, что происходит, на всякий случай отошел на два шага в тень невысокой ширмы, отделявшей мастерскую от запасника.

– Ну, здравствуй, Адольф Игнатьич, как двигается работа? – загремел под потолком низкий властный голос, который Жорж узнал бы из тысячи. – Красиво, а похоже как! А молодцы-то наши как живые просто! Александр Христофорович, вот взгляни-ка – я тебе говорил…

– Старайтесь, господин художник, и радуйте нас вашими талантами. Талант вы, конечно, несомненный… – вкрадчиво вторил государю генерал-адъютант тоном несомненного одобрения. – А лошадки ваши – просто чудо как хороши! Как настоящие – вот сейчас хлестнет ее этот вот, справа, – и понесется она вскачь…

Разомлевший от похвал Ладюрнер не знал, куда девать руки, и, схватив карандаш, теперь мял его в горячих и потных пальцах. Он не ожидал увидеть государя, да еще и в сопровождении шефа жандармов, и теперь думал, как лучше представить своего приятеля, все еще смущенно мявшегося за ширмой.

– А это кто рисовал? – Николай в изумлении разглядывал портрет самого Ладюрнера, нарисованный в новомодном карикатурном стиле. – Ой, забавно… Тоже ты? – Николай и Бенкендорф, от души веселясь, склонились над портретом.

– Да нет, ваше величество, один из гвардейцев ваших, Жорж Дантес… Он сейчас, кстати, у меня в гостях – да вот и он…

Незаметно появившийся в мастерской Жорж вытянулся по стойке «смирно» и гаркнул:

– Здравия желаю, ваше величество!

– Вольно, – милостиво сказал Николай, пристально разглядывая красивого белокурого гвардейца. – А ты, кажется, недавно служишь в полку ее величества? И как тебе? Тяжело в учении – легко в бою…

Бенкендорф молча следил за императором, не встревая в разговор. Интересно, подумал он, что ты за фрукт, барон Дантес?..

– Для меня большая честь служить вам, ваше величество, – с достоинством произнес Жорж, – и я не мыслил себе другой службы, кроме военной. Поэтому жаловаться не имею намерения – а лишь хотел воспользоваться случаем и поблагодарить вас за вашу исключительную доброту по отношению ко мне, что взяли на службу офицером.

– Постарайся ничем не запятнать звания гвардейского офицера, голубчик, и оправдать мое доверие. Капитан Полетика доволен тобой… значит, и мне не за что тебя упрекать.

Дантес щелкнул каблуками и замер, с восторгом глядя на русского государя. «А он вблизи совсем не так суров, как на своих портретах, – подумалось ему. – Глаза добрые, голубые…»

– А картиночку ты малевал, сознавайся, хитрец! – вдруг вспомнил Николай.

– Я, ваше величество…

– А вот бумагу марать тебе Господь не дал, – смеясь, заявил государь. – Так что время зря не трать… А ты как считаешь, Александр Христофорович?

Бенкендорф для виду снова уставился на карикатуру. Ухмыляющийся во весь рот Ладюрнер с зажатой в зубах огромной кистью выглядел на рисунке и вправду смешно.

– Заниматься каждый своим делом должен, господин барон, – назидательно произнес Бенкендорф. – Я вот, может, хотел бы стишки пописывать – а вместо этого доносы ваши нудные читаю…

Раскатистый смех государя был настолько заразителен, что смеялись теперь уже все четверо.

– Ай, Христофорыч, насмешил! – хохотал Николай, вытирая глаза белоснежным платком с царским вензелем. – Пойдем, батенька! Не будем вас больше задерживать, господа.

Дантес и Ладюрнер почтительно поклонились, и августейшая особа величественно удалилась в сопровождении шефа тайной полиции. Жорж вздохнул с облегчением, но пожилой, грузный Ладюрнер смотрел в сторону, будто задумавшись.

– А кто был с государем? – спросил Жорж, ни разу раньше не встречавший шефа жандармов.

– Генерал-адъютант Бенкендорф… начальник Третьего отделения. М-да-а… что-то мне не верится в эти сказки – просто мимо ехали, просто зашли… Будь осторожен, друг мой…

Любимым занятием Хромоножки с детства было подглядывание. Еще совсем маленьким он, круглый сирота, которого воспитывала престарелая бабушка, обожал шпионить за своими пятнадцатилетними кузинами и высматривал подчас нечто, что заставило бы покраснеть и взрослого. Например, он хорошо помнил то чудесное летнее утро на даче на Островах, когда обе девушки занялись «вышиванием». То есть они, конечно, сперва вышивали, но потом решили играть в «бал» и стали танцевать вальс, подпевая себе, а напоследок решили поиграть в «дам и кавалеров» и вдруг начали целоваться, да как! Маленький Петя, проковырявший перочинным ножичком круглую дырку в стене, отделявшей его комнату от террасы, которую сестры предусмотрительно заперли на ключ, долго не мог оторваться от восхитительного, манящего и столь откровенно порочного зрелища…