Анна среди индейцев - Пегги Херринг

гладких камней промышленники уже разожгли костер. Столб дыма поднимается к небу и, загибаясь, скрывается за лесом. Я опускаюсь на серебристую корягу и жду, когда в тело проникнет тепло. Не могу дождаться, когда наступит ночь. Возможно, мне легче будет переносить свалившееся на нас несчастье, если за нами станет приглядывать моя любимая Полярная звезда.

Глава третья

Костер трещит, как раскаленная сковорода, и от моей сохнущей одежды идет пар. Я поправляю складки платья, разглаживаю ткань на ногах. Протягиваю руки и поворачиваю, точно поджариваю. Моряки воздвигли две палатки на удивительно почтительном, учитывая обстоятельства, расстоянии друг от друга. Я просто не могу представить, что сегодня буду ночевать в одной из них.

Жучка и не пытается высохнуть. В отличие от нас, она в хорошем расположении духа. Обнюхивает берег, чувствуя необходимость проверить каждый камень, каждую корягу и ракушку. Гоняется за птицами, которым хватило смелости опуститься на землю. Они легко улетают у нее из-под носа и возвращаются, когда она не видит. Невзирая на тяжесть нашего положения, невозможно обижаться на нее за это. Она то и дело поднимает морду и жует, когда находит что-то съедобное.

Время обеда, должно быть, давно прошло. Я бросаю взгляд на Марию: та смотрит в огонь с подавленным выражением лица. Мне неловко говорить о голоде — он кажется чем-то несущественным по сравнению с остальными нашими невзгодами. Пытаюсь сосредоточиться на тепле от костра и том благе, что оно дарует.

Я сижу на коряге лицом к морю. Это удобное место, чтобы наблюдать, как команда заканчивает разгрузку корабля. Они тащат через пенистый прибой провизию, приборы, бочонки с порохом. Сражаются с могучим морем. Делают ходку за ходкой, с трудом волоча свою ношу по камням и песку, и складывают все в большой палатке, чтобы уберечь от воды.

Дождя, к счастью, нет, и непохоже, что он непременно будет. Небо высоко над головой затянуто легкими облачками. Дым от костра сливается с ними и пропадает. Надеюсь, нас ждет сухая ночь.

Муж стоит в воде за линией прибоя, там, где в воздухе кружит стая черных птиц, настороженно наблюдающих за нашей деятельностью. Он громко отдает команды оставшимся на борту алеутам. Один из них, сидя высоко на грот-мачте, продолжает снимать паруса. Не совсем понимаю зачем: возможно, Николай Исаакович хочет установить больше палаток.

Он уже отправил на берег мои телескоп с журналом? Надеюсь, не забыл. Иначе кому-то придется возвращаться за ними на корабль.

Большинство членов команды собралось у костра. Ученик штурмана Котельников садится, потом встает и снова садится: ему не хватает терпения, чтобы найти удобное место среди камней и коряг. Плотник Курмачев открыл свою флягу и, обнаружив, что она пуста, стал обстругивать деревяшку. Теперь он уныло бросает стружки в костер. Тимофей Осипович протягивает к огню раскрытые ладони. Кровотечение остановилось, но его руки стерты и исцарапаны.

Он приказал своему преданному Овчинникову нести караул вместе с американцем. Они стоят в отдалении с заряженными ружьями на плечах, глядя в сторону леса. Ждут появления колюжей, но вокруг — ни души.

Мы потерпели крушение в краю пустынном и прекрасном. Кромка берега покрыта гладкими камешками. Линию прибоя отмечают кучки спутанных водорослей, белые раковины сияют даже при таком пасмурном небе. За камнями начинается мелкий светлый песок. У его дальнего края лежат, словно баррикада, несколько полузарытых серебристых коряг, выброшенных на берег. За ними клонится на легком ветру прибрежная трава, а за ней одновременно манит и грозит дремучий черный лес. В небе над головой пронзительно причитают и зовут друг друга птицы. Их крики отражаются от камней и деревьев зловещим эхом, заглушая несмолкаемый гул моря.

Овчинников замирает. Скользящим движением снимает ружье с плеча и направляет его в сторону леса, широко расставив ноги. Кусты на опушке шевелятся. Затем из темноты выступают шесть человек.

Зарывшаяся носом в водоросли Жучка поднимает голову. Шерсть встает дыбом у нее на загривке. Она лает, затем бросается к новоприбывшим — исключительно мужчинам, — которые не удостаивают ее даже взгляда.

— Спокойно, — негромко предупреждает Тимофей Осипович. Никто у костра не шевелится и не издает ни звука. Жучка, напротив, бегает вокруг чужаков. Те обращают на нее не больше внимания, чем на пылинку в воздухе.

Когда колюжи приближаются к костру, все поднимаются, даже мы с Марией. Двое из шести подходят к нам: один высокий, усатый, с копьем, второй поменьше ростом, по виду еще подросток. На шее у него висит какой-то тупой предмет в форме рога, совсем как у тех колюжей, что дали нам палтус. Я до сих пор не понимаю, в чем его предназначение. Тот, что у мальчика, украшен столь изящным орнаментом, что у меня появляется предположение, не церемониальная ли это вещь, вроде скипетра Цефея, царя, который вертится вокруг моей любимой Полярной звезды, поставив на нее ногу.

На головах у них широкополые шляпы, сплетенные из лыка. Но еще примечательнее этих шляп лица и плечи чужаков, покрытые красно-черной краской и мягкими белыми перышками. Я ничего подобного не видывала. Их внешний облик удивителен, прекрасен и грозен.

— Ли атскатсдо оли[7], — произносит усатый.

Тимофей Осипович отвечает — слава Богу, он знает их странный язык.

Лицо колюжа проясняется, и он говорит:

— Квоквосашок ачуолитта ад[8].

Тимофей Осипович коротко кивает и ждет.

Николай Исаакович наблюдает за нами. Тимофей Осипович машет ему, чтобы показать, что все в порядке. Муж делает два шага по направлению к берегу, потом останавливается, колеблется и наконец возвращается к разгрузке корабля.

Тимофей Осипович с усатым продолжают разговор. Лицо Тимофея Осиповича подобно камню, я не могу прочитать его выражение. Он действительно понимает, что говорит колюж? Он доволен? Что касается усатого, то на его лице то и дело мелькают мысли и чувства.

Кажется, его удивило наше присутствие, но это вполне объяснимо. Я пока не могу определить, рады ли нам или мы в опасности.

— Квопатлич аситскал талакал о ксакси?[9] — спрашивает он.

Тимофей Осипович с улыбкой наклоняет голову, прежде чем коротко ответить. Затем переходит на русский и говорит:

— Госпожа Булыгина, Мария, пойдемте со мной. Остальные оставайтесь здесь и будьте начеку.

Мы следуем за ним в палатку поменьше. Двое колюжей в шляпах присоединяются к нам.

В палатке холоднее без костра. Но я не вышла бы отсюда, даже если бы Тимофей Осипович приказал. На усатом колюже плащ из меха калана, темный, как безлунная ночь в море. Когда колюж шевелится, мех серебрится, хотя в палатку проникает