Панджшерский узник - Александр Волков

— Я вас предупредил, — кивнул сержант. — Подумайте прежде всего о ваших семьях, о ваших родителях, которым ваша смерть не нужна. Она вообще никому не нужна. Помните об этом.

Все разошлись в угрюмом молчании. Атмосфера угрюмого молчания присутствовала всюду. Рацион питания уменьшили. Почти не заводили генераторы, а еду стали готовить на старых армейских кухнях. За дровами для них посылали четыре группы солдат. Три из них не вернулись. Офицеры из контрразведки говорили, что их якобы убили боевики Ахмад Шаха, но почти все знали, что солдаты просто дезертировали. Маленький гарнизон советского военного советника тоже чувствовал напряженную ситуацию. Кравченко не особенно даже пришлось рассказывать своим ребятам о происходящем. Знакомые «сарбосы», как они называли афганских солдат, рассказывали о настроении в гарнизоне, о проблемах, которые становились все только серьезнее.

А утром расстреляли четырех человек, которых офицеры ХАДа обвинили в подготовке мятежа. Саид с Рахимовым выглядывали через стену, глядя сверху через головы бойцов в задних рядах, ничем не выделяясь среди солдат гарнизона. Сначала говорил командир гарнизона, невысокий черноволосый полковник, которого солдаты за глаза звали «могильник». Имелся в виду орел-могильник. Саид видел эту птицу, взгляд у полковника был точно таким же, как у этого хищника. Полковник долго, пространно и очень эмоционально говорил о заговорах, о мятежах и светлом будущем страны. Создавалось впечатление, что главной целью его речи было запугать подчиненных.

Приговоренных еще не привели, и только длинные утренние тени от низко стоящего над горизонтом солнца создавали зловещую атмосферу возле высокого дувала, где была оборудована трибуна для выступлений. После полковника на трибуну поднялся один из офицеров ХАДа. Контрразведчик не говорил так много, как командир гарнизона, но его взгляд сверлил присутствующих так, будто каждый второй был мятежником. Офицер бросил всего несколько фраз. Он сказал, что враг выявлен, вина его доказана и кара будет суровой. И она обязательно настигнет тех, кто прячется за спинами честных патриотов. Саид физически ощутил, что многим захотелось обернуться и посмотреть, кто стоит за их спинами.

Азизову и самому захотелось обернуться, но он отмахнулся от этой неуместной мысли и стал смотреть на дверь невысокого здания, которое именовалось гауптвахтой. Оттуда, держа автоматы наизготовку, несколько охранников вывели четырех солдат без ремней, со связанными за спиной руками. Приговоренные бросили затравленные взгляды на окружающих. Не чувствовалось, что это матерые бандиты, диверсанты или убежденные враги существующего режима. У Саида даже мелькнула мысль, что этих четверых просто выбрали наугад и быстренько сейчас пристрелят для острастки остальных. И не было никакого расследования, никто никого не выявлял. Внутри у Азизова все сжалось, но он продолжал смотреть.

— Не могу, — прошептал Рахимов и опустил голову.

— А ты смотри, солдат, — раздался рядом голос Рахманкулова. — Смотри, какой бывает война. Она порой и своих не щадит, не только чужих. К сожалению, мы сделать ничего не можем, потому что мы, как говорится, пришли в «чужой монастырь». Жалко ребят. Уж лучше бы в бою погибли, как воины, а так — позор для семьи.

Приговор зачитали быстро. Десять автоматчиков, выстроенных в линию, подняли оружие, и тишину утра разорвали короткие очереди. Саид смотрел поверх голов приговоренных афганцев, он только боковым зрением видел, как падали тела, как пули выбивали пыль из глиняных стен. А потом тот самый «хадовец» лично прошелся вдоль тел, делая контрольные выстрелы.

— Рахманкулов! — раздался голос Кравченко, появившегося неизвестно откуда. — Собери через полчаса всех наших ребят.

— Есть! — ответил прапорщик, махнул рукой Азизову и Рахимову и скрылся за спинами афганцев.

Саид покрутил головой в поисках земляка и увидел, что тот разговаривает с двумя афганскими солдатами. А подойдя к ним поближе, услышал, что говорили афганцы.

— Проклятые «хадовцы»! Ненавижу! Они чужие, им бы только кого-нибудь расстрелять. А ты скажи, что нам делать, Шавкат? Сидим тут голодные, без воды, без электричества и ждем, когда нас всех расстреляют эти офицеры из столицы? И ты тоже скажи, что нам делать? — повернулись они к подошедшему Азизову.

— Что я вам могу сказать, — заговорил Саид, чувствуя, что от волнения и горечи у него перехватывает дыхание. — Я принимал присягу своей стране, я выполняю приказ своих командиров. Меня и других моих товарищей прислали к вам для помощи. У вас идет война, и вы тоже клялись в верности. Что еще сказать? Я буду выполнять в вашей стране свой долг, а вы выполняйте свой.

— Ты думаешь, что это наша война? — проворчал один из солдат, когда остальные стали расходиться. — Она и твоя, шурави. Раз ты приехал сюда, она и твоя.

В тот момент Азизов не придал значения словам афганского солдата. Вспомнил он их чуть позже. А тогда его лишь душили горечь и собственное бессилие. Уж он-то ничего не сможет сделать, если даже подполковник Кравченко не смог остановить бессмысленного убийства. И снова мысли вернулись к родному и теплому, спокойному и привычному — к дому. Их квартира, проспект под окном. Техникум, друзья, спортивная секция, поездки на сельхозработы… Лайло! Когда он увидит ее и увидит ли? И нужно ли ее видеть, раз у девушки есть жених? Искать с Лайло встреч — значит, бросать тень на ее репутацию честной девушки, опозорить ее честное имя. Ну почему так все сложно?

Саид отогнал от себя мысли. Там сложно? А здесь не сложно?! Сколько он уже видел трупов и смертей за эти полгода своей службы. Он сам убивал людей. Нет, не людей, конечно, врагов, шакалов, которые шли убивать его родных и близких, пробрались тайком с оружием в его страну. Но он убивал. И в его душе еще тогда что-то сдвинулось, оголилось и обуглилось.

Они собрались в кабинете Кравченко, выстроившись в одну шеренгу в маленьком помещении. Рахманкулов стоял рядом мрачный и злой.

— Вот что, ребятки, — как-то совсем не по-военному вдруг заговорил советник. — Ситуация осложняется. В других гарнизонах правительственных войск дела обстоят не намного лучше, но здесь что-то готовится. Слишком много офицеров из контрразведки понаехало, и эти бессмысленные расстрелы, единственная цель которых — запугать, заставить повиноваться из страха. Не самый умный способ поднять дисциплину и уменьшить количество дезертиров, но на какое-то время он позволит держать подразделения в руках. Район тяжелый, вы знаете. Это зона действия Ахмад Шаха, одного из самых умелых и талантливых полевых командиров оппозиции. И он не просто командир, он рвется к власти. А это значит, что он будет готовить и проводить не только военные операции, но и операции, которые имеют конкретную политическую цель.

Кравченко замолчал, посмотрел на часы. Он о чем-то напряженно думал, а может, подбирал нужные слова. Азизову даже показалось, что подполковник пытается принять какое-то решение.

И он не ошибся.

— Разойдись! — последовала команда. Все вышли, и подполковник остался наедине с прапорщиком.

— Завтра выезжаем на совещание в Руху, и я буду поднимать вопрос об усилении нашего гарнизона в Пишгоре. Здесь сейчас вполне безопасное место, а в дороге может случиться всякое. Ахмад Шах может помешать связаться с внешним миром. Связь работает крайне неустойчиво, да и открытым текстом многое не скажешь. Поэтому я принял решение оставить в миссии Азизова, Рахимова и Таджибеева. Назначу Азизова старшим…