Я верую - Я тоже нет - Жан-Мишель ди Фалько

Ди Фалько: В притче подразумевается, что сын искренен, о расчете речи нет. Эта притча свидетельствует также о безграничности любви и прощения.

Бегбедер: А я и не собираюсь лгать. Состарившись, я, наверное, стану ближе к религии и буду искренним, помирать-то страшно. Есть еще пример Блаженного Августина, раскаявшегося грешника. Сначала он распутничал, а потом наступило озарение, и он услышал голос Предвечного. Это обнадеживает. Можно жить в пороке, а кончить святостью. Выходит, для прожигателей жизни не все потеряно! Нечто подобное было с Жаном Кокто: увлекшись Жаком Маритеном,[15]он решил заменить опиум Богом. А римский император Константин крестился в самый день смерти: на всякий случай он постоянно держал при себе епископа…

Ди Фалько: Вот видишь, главное чудо нашей веры – милосердие, прощение, стоит только искренне признать, что наши поступки и поведение не соответствуют тому, чего ждет от нас Христос. Возьми, к примеру, отношение Христа к женщине, уличенной в прелюбодеянии, или, как ты сам говорил, притчу о блудном сыне – одну из самых прекрасных страниц Евангелия. По дороге сын обдумывает, что сказать отцу, заранее подбирает слова, готовясь просить прощения. Но едва сын вернулся, отец обнял его, прежде чем он успел произнести хотя бы слово. Главное место, которое отводится прощению в нашей вере, – еще и свидетельство того, что Богу хорошо известно, с кем Он имеет дело: Он знает, что ни один из нас не может всю жизнь неуклонно идти той дорогой, по которой мы следуем за Христом.

Бегбедер: Но повторяю: нам нужно доискаться смысла всего этого. Мы можем принять пари Паскаля: «Не делать ставку на Бога – значит ставить против Него. Каков же ваш выбор? Взвесим возможный выигрыш и проигрыш, если вы решитесь поверить, что Бог есть. Выиграв, вы выиграете все, проиграв, не потеряете ничего. Ставьте же, не колеблясь, на то, что Бог есть».

В действительности вполне можно заключить противоположное пари, которое Франсуа Раклин[16]называет «пари Дон Жуана»: я ставлю на то, что Бога нет и после смерти ничего нет… И живу по заповедям Дон Жуана или Казановы – веселюсь вовсю, ловлю момент, пока я еще здесь: я – мерзкий тип, легкомысленный гедонист, который всю жизнь упивается роскошью, грязным развратом и пороком.

Ты, по-моему, заключаешь пари Паскаля, а большинство людей – по крайней мере в западных странах – держат пари Дон Жуана.

Ди Фалько: Я верю в Бога, и мне не нужны пари. Другие не делают никаких ставок, поскольку не задают себе такого вопроса.

Бегбедер: Нет-нет, как господин Журден, который, сам того не ведая, говорил прозой, они, не зная о том, держат пари, что Бога нет, что этим надо пользоваться и что, во всяком случае, потом нет ничего.

А ты? Ты никогда не сомневаешься?

Ди Фалько: Разумеется, у меня бывают сомнения.

Бегбедер: Сомнения в том, что Бог есть?

Ди Фалько: Да, конечно. Но вопрос в том, как мы преодолеваем сомнение. Если оно дает возможность продвинуться вперед в нашей вере, в конечном итоге оно оказывается позитивным.

Ведь Христос, будучи на кресте, сказал: «Отче, зачем Ты Меня оставил?» Не будем изображать из себя экзегетов и рассуждать о том, по каким причинам Христос произносит такие слова, однако это вопль сомнения. Так же, когда Иисус молится в Гефсиманском саду, мы чувствуем, словно идет борьба между Его человечностью и божественностью. С одной стороны, Он говорит: «Отче, пронеси эту чашу мимо Меня», то есть избавь Меня от страданий, но в то же время: «Да будет воля Твоя». Есть муки, через которые проходим мы все, верующие и неверующие.

И если уж Христос сомневался, я не вижу, каким образом верующий может быть гарантирован от сомнений.

Бегбедер: Ты анализируешь и переживаешь свою веру только через Писание, через Христа. Но ты прежде всего человек, а потом уже – церковный деятель. Случаются ли разногласия между тем и другим? У меня такое ощущение, будто ты всегда отвечаешь мне с высоты своего сана.

Ди Фалько: Если бы я отвечал только с высоты моего сана, я не признался бы в своих сомнениях и в том, что, подобно любому человеку, испытываю чувство протеста перед ужасными, несправедливыми ситуациями – например, в случае смерти ребенка, когда я реагирую так же, как и неверующий. Все мое существо или стремится следовать примеру Христа, или же порой не следует ему. Я не шизофреник: человек – и священник. Оба составляют одно целое. Я – это я.

Бегбедер: Ты очень убежденный человек. Но как ты убедишь другого, что нужно верить в Бога, по воле которого мы изначально неравны, рождаемся больными, инвалидами, в Бога, который ведет нас к смерти?

Ди Фалько: Вопрос так не ставится: бывает, что больные, инвалиды излучают мир, а иногда, не побоюсь сказать, счастье – на зависть здоровым людям! Бог повел на смерть собственного Сына и через Него указал нам путь к Воскресению. «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом» (святой Ириней).

Позволь, я процитирую определение веры святого Франциска Ассизского. Оно предвещает прекрасные перспективы: «Вера – это предвкушение знания, которое дарует нам блаженство в будущей жизни».

Бегбедер: Моего любимого богослова зовут Мишель Польнарефф: «Все мы отправимся в рай. Даже я!»[17]

Ди Фалько: Я тебе этого желаю!

Бегбедер: «I'm not religious / But I feel such love / Makes me want to pray / Pray you'll always be there» («Я не верю в Бога, / Но полна такой любви, / Что хочу молиться, / Молиться, чтобы ты всегда был рядом»).

В песне Мадонны выражена потребность молиться за любимого. Значит, она верит в то, что молитва обладает определенной силой.

Ди Фалько: Молитва и есть глубоко личная музыка, когда звучат струны веры. Как поклоннику прекрасного тебе должно быть понятно, почему верующие молятся: из любви к Божественной красоте.

Бегбедер: Я понимаю, что человеку необходимо сделать предметом молитвы все, во что он верит: «Мне нужен Бог, следовательно, я человек». Это успокаивает. Ведь не так уж много явных признаков, отличающих нас от животных. Один из них – вот эта метафизическая потребность.

Ди Фалько: Способность мыслить, разум, сознание. Можешь стоять у окна и видеть себя идущим по улице – животным не свойственно интроспективное мышление.