Акционерное общество женщин - Елена Котова

– Именно, – согласилась Катька. – Не стала жить по установленным правилам, а создала свои.

– Все равно таких женщин – единицы, а с большинством каши не сваришь. Даже при помощи дьявола, хотя я так и не поняла, при чем тут дьявол, и считаю, что это досужие фантазии Катьки и Полины, – не сдавалась Кыса.

– Ничего подобного! – С этим Катька не могла согласиться. – Я пока не знаю точно, какую роль играет дьявол в наших умствованиях, но то, что именно он посылает женщинам эти напасти, а на самом деле проверяет их на прочность, – убеждена. Вы посмотрите, до какого маразма доходит большинство баб, которые борются глупыми бабскими способами с мужиками, со временем в виде старости, с кем угодно. Одна Аллочка чего стоит. Рассказать кому – не поверят. А персонаж-то реальный, хоть и совершенно клинический.

Аллочку знала вся Москва. Она перещеголяла всех женщин, перешедших судьбоносную возрастную грань, ибо при этом совершенно безмятежным и естественным образом отбыла за грань разума.

При ней неизменно обитал очередной молодой и, судя по ее рассказам, пылкий кабальеро, и ей было не до глупостей, не до размышлений о грани, подведенной под ее бабьим веком. Главное, чтобы, как в старом анекдоте, «не было неудобно перед доном Педро».

Не зная к себе пощады, Аллочка со стойкостью советского партизана в застенках гестапо ежегодно подвергала себя пластической операции. С последним героем своего романа она познакомилась, кстати, именно после очередной вакханалии хирургов, когда она настолько одурела от домашнего ареста с компрессами и примочками на синюшном лице, что решила пренебречь условностями и выйти в свет, в ресторан со своей лучшей подругой Раисой. Той самой, кстати, которая из лучших побуждений открывала глаза Кысе на подлую сущность Кости.

Раиса, поджидая приятельницу, ломала голову, как та появится на публике после кромсания собственного лица и тела. В том, что кромсание было, как всегда, капитальным, Раиса не сомневалась.

Перед ней предстало существо, чье лицо было скрыто огромными лиловыми очками и широкополой шляпой, а тело, да и вообще признаки пола – рыжим балахоном до пят, перехваченным зеленым шелковым поясом с бантом.

– Видишь, надо всего-то мозгами пошевелить, чтобы найти решение, – заявило существо, плюхнувшись за стол, и Раиса по надтреснутому скрипучему голосу опознала подругу. – Ноги-то перетянуты эластичными бинтами после липосакции. Как тебе мое платье?

– Шляпа среди зимы, – единственное, что смогла вымолвить Раиса.

– Года два на антресолях валялась после приема в Букингемском дворце по случаю дня рождения Елизаветы Второй, – радостно уточнило существо. – Начнем с шампанского?

История умалчивает о том, чем, помимо бесспорно экзотического зрелища, руководствовался некий Саша, который в том же ресторане тер с мужиками какие-то терки, когда он подсел к столику, где две матроны накачивались Billecart-Salmon, вопреки наказам врачей, что шампанское после операции усиливает отечность.

Однако так или иначе, из ресторана они уехали вместе, и Саша, которому в ту пору было тридцать шесть, так и остался при Аллочке в качестве верного спутника. Сколько лет прошло с тех пор – Аллочка не могла вспомнить, потому что деньги она перестала считать после смерти последнего, третьего мужа, который оставил ей еще больше, чем два предыдущих вместе взятых. Также Аллочка уже не помнила, сколько лет ей самой, но утверждала, что, во всяком случае, на том дне рождения Елизаветы Второй все говорили, что Аллочка гораздо моложе.

Действительно, Аллочка выглядела максимум на пятьдесят, ну если очень присмотреться, то… тоже на пятьдесят. Немного выдавал, правда, голос, старчески-скрипучий, да и речь, отличавшаяся определенными трудностями в выстраивании предложений и даже слов, а также некоторое отсутствие критического взгляда на жизнь и саму себя, Аллочку.

Однажды Алена слышала, как Аллочка обстоятельно рассказывала у стойки ресепшн известного в Москве спа-салона, как просто и изящно она объяснила Саше свою последнюю – или предпоследнюю – липосакцию.

– Я ему говорю: «Доктор, как я объясню своему любимому-му… му-мужчине, ради которого я и терплю все эти му-му-муки? А он такой затейник – это я о хирурге. Кстати, я от него в восторге, хирург он, девочки, совершенно великолепный. Он мне тут же говорит: «Скажите ему, Алла Михайловна, что вы шли по улице на каблуках, а было скользко. Вы упали на битое стекло. На улицах же вечно разбрасывают что ни попадя». Дурак полный! Я по улицам-то уже лет тридцать не хожу. Но не в этом дело. Я ему на это: «Что касается коленей, это, возможно, правдоподобно. Но как объяснить, дорогой доктор, почему у меня все бедра в синяках и шовчиках, вот это вы мне можете сказать?» Что вы думаете? Он не задумываясь мне говорит: «А вам, Алла Михайловна, когда вы на колени на стекло упали, стало так больно, что у вас наступил болевой шок. Вы упали на бок и от боли по этому стеклу так и ворочались какое-то время… пока вас не подобрали». Кто меня мог подобрать на улице? Дурак! Но как все складно придумал! Я от него без ума! Все именно так лю-ю-бимому му-му-у-жчине рассказала. Он меня так жалел, и жена его жалела и на следующий день прислала с ним коробку шоколада от «Фушон».

Перемыв кости Аллочке, подруги не могли не вспомнить об Инне. Та уже более трех лет лечилась в Мадриде в полном одиночестве. Ей было под шестьдесят, но ее красоту трудно было назвать увядшей, скорее притягательно-грустной. Инна страдала от странной болезни, про которую толком никто ничего не знал. Поговаривали об Альцгеймере. Муж заботливо содержал Инну при лучших врачах и на лучших препаратах, доставая какие-то особые стволовые клетки, от которых общее омоложение наступало лишь как побочный эффект, а главная ценность состояла в том, что они регенерировали клетки мозгового серого вещества, тормозя процессы, весьма похожие на Альцгеймер.

На самом деле Инна была больна тем, что ей расхотелось жить. Нет, когда она только уезжала в Испанию, жить ей еще хотелось. Ей нравились мадридское солнце, отсутствие российской грязи и слякоти, длящейся полгода, нравилось приглядывать за их с Сергеем, видным политиком, общей дочерью, работавшей в банке и крутившей роман с испанцем. Муж исправно проводил с семьей Новый год и летний месяц отпуска, и щедро снабжал жену и дочь деньгами все остальное время. Инна не ставила себя в ряд несчастных первых жен, которых мужья распихали кого в Тоскану на виллы, обитые средневековыми гобеленами, кого в английские поместья с башенками, кого в Швейцарию на озера. По сравнению с ними ей было хорошо, возрастные неврологические проблемы при деньгах Сергея были решаемы, и Инне хотелось жить, наслаждаться испанским климатом, роскошным домом на побережье…

А потом в одночасье расхотелось.

Если бы Сергей обзавелся, как и все, молоденькой шлюшкой, это было бы банально и не стоило не только стволовых, но и собственных нервных клеток. Но Сергей полюбил ту самую Раису, женщину не только не молоденькую, а, страшно сказать, даже старше самого Сергея и Инны.

Несмотря на возраст, Раиса зажигала, искрила и заставляла крутиться всех и вся вокруг. В ней все било через край: страсть к жизни и приключениям, к драгоценностям и ярким тряпкам. У нее были удаль цыганки и полное отсутствие комплексов. Она могла перепить любого мужика и выкурить в день пачку сигарет. Влезала куда угодно без мыла и никогда не отпускала никого, кто был ей зачем-то, хоть для самой малости, нужен. Ее можно было с одинаковым успехом считать и привлекательной, и отталкивающей, настолько ее было много.