Мечтай осторожнее - Александра Поттер

— Хотя в мое время, если девушка не выходила замуж до тридцати, она считалась старой девой.

Ох. Вот видите? Стоит на секунду утратить бдительность — и тебе вцепляются прямо в глотку.

— Сейчас-то все по-другому, любовь моя. — Лайонел добавляет себе картофельного салата и ветчины, даже не подозревая, что рядом с ним его жена и дочь ведут Третью мировую войну. — Времена изменились. Моей Хизер, должно быть, женихи проходу не дают!

Он смотрит на меня с восхищением. Приятно. Хотя бы в глазах Лайонела я самая красивая, талантливая и умная женщина в истории человечества.

— Ну, пусть «с лихвой» — это легкое преувеличение… — иду я на попятную, пристыженная неизменной преданностью Лайонела, — но не в этом дело.

— Ах, не в этом? — манерно чирикает Розмари, накрывая своей ладонью папину. Посторонний принял бы этот жест за бесспорное проявление любви. Ну а по мне, так он скорее собственнический. Написала бы уж сразу на лбу: «Руки прочь, это мое!»

— Нет, дело совсем не в этом, — выразительно повторяю я. — А в том, что… — И осекаюсь.

Видите ли, я уже и сама понятия не имею, в чем, собственно, дело. В этом споре мне точно не победить. Смотрю на Розмари — та аж светится от удовольствия — и сдаюсь.

До поры до времени.

После обеда мы выходим в сад: распиваем на газоне «Пиммз»[20]и играем в шахматы. Лайонел, заядлый шахматист, соорудил огромную доску прямо во дворе, и, когда Розмари уходит прилечь («Эта жара смертельно утомляет!»), мы принимаемся таскать метровой высоты пластиковые фигуры по черно-белым квадратам. Мы с Лайонелом лучшие друзья, но во время партии в шахматы — непримиримые соперники.

— Шах и мат! — триумфально объявляю я, бухая на землю «слона».

Лайонел закусывает мундштук трубки.

— Чушь!

Скрестив руки на груди, наблюдаю, как он расхаживает взад-вперед, сосредоточенно сведя брови.

— Ну? Признаешь поражение? — поддразниваю я.

— Ни за что! — Запустив пальцы в непокорные кудри, он продолжает мерить шагами доску. — Этого не может быть.

— Может, может.

Диалог отработан до мелочей. Всякий раз, когда я выигрываю, реакция у папы одна и та же: удивление, протест и, наконец…

— Господи, и как ты только умудрилась?

Он замирает на месте, руки в боки, на лице недоумение.

— У меня был хороший учитель, — отвечаю я. Как всегда.

— Ты мне льстишь, — бормочет он, ласково похлопывая меня по плечу. — Я играл отвратительно, пока не познакомился с твоей мамой. Я тебе рассказывал про нашу первую партию?

— Вам было по восемнадцать лет, и вы учились на первом курсе Кембриджа. — Эту историю я знаю наизусть.

— Верно. — Лайонел погружается в воспоминания. — Мой преподаватель организовал шахматный турнир с одним из женских колледжей, а я даже не собирался идти, потому что у меня было назначено прослушивание для пьесы, в которой мне очень хотелось сыграть.

— «Герцогиня Мальфи»[21], — подсказываю я.

— Точно! (Он так радуется, что я это помню.) Но в последний момент передумал и записался на турнир. Проводился он в банкетном зале. Я вхожу, ищу глазами свою соперницу. И вижу ее — в солнечных лучах она сидит и ждет меня…

— Ослепительная рыжеволосая красотка, которая играла в шахматы как русский гроссмейстер.

— Она сделала меня в шесть ходов. Шесть ходов! — Лайонел качает головой, будто даже сейчас, спустя столько лет, не может в это поверить.

Мы замолкаем, смакуя воспоминания, как дорогое вино.

— Мне ее не хватает, — говорю я наконец.

— Знаю, ласточка.

— Как было бы здорово, если бы сейчас она была здесь, с нами…

— Тогда бы я сделался двоеженцем.

Криво улыбаюсь в ответ на его слабую попытку пошутить. Понимаю, он пытается меня подбодрить, но все равно больно.

— Мне просто хочется, чтобы все было по-другому.

Попыхивая трубкой, Лайонел внимательно на меня смотрит. Глаза у нас с ним почти одинаковые — миндалевидные, бледно-серые, с темно-синими искорками.

— Хизер, будешь много мечтать, не заметишь, как жизнь пройдет.

Видно, что вполне серьезен, и все-таки я не могу сдержаться.

— И что?

Он выпускает из уголка рта струйку дыма, и она завивается спиралью.

— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время впустую. Даже секундочку грех потерять! Твоя мама меня этому научила.

Он умолкает, наблюдая за птичкой, которая парит у фонтана.

— Знаешь, я где-то прочел: завтрашний день — фантазия, вчерашний день — сон, и только сегодняшний существует. Потому мы и говорим: «настоящее».

Я молча обдумываю эти слова. Как глубоко! Интересно, что за мудрец это сказал? Какой-нибудь буддистский монах или другой высокодуховный человек, который всю жизнь творил добро, которого все любили и уважали. Он наверняка не окружал себя вещами. У него и пары сандалий-то, должно быть, не было. Не говоря уже о дорогущих босоножках, окончивших свой жизненный путь в мусорном ведре. Мне вдруг становится так стыдно…

— Кто это сказал? — спрашиваю с благоговением.

Напившись из фонтана, птичка улетает, и папа поворачивается ко мне:

— Кажется, Джоан Коллинз.

Он берет меня под руку, и вместе мы медленно бредем к дому.

Возвращение в Лондон обычно занимает целую вечность. По какой-то странной причине, которую мне до сих пор никто не удосужился объяснить, на шоссе вечно «ведутся дорожные работы, извините за неудобства». То есть извините за то, что вам часами приходится торчать в пробках. За то, что вы всю дорогу тащитесь со скоростью — максимум — 50 километров в час. За то, что вам приходится выписывать зигзаги между оранжевыми конусами, которые вырастают под колесами как грибы после дождя. При этом я ни разу еще не видела, чтобы на дороге кто-то действительно работал. Одна из загадок жизни.

Таинственное явление, вроде кругов и фигур на полях, размышляю я, ускоряясь на подъездной дороге. Вот бы пробки и ремонтные работы исчезли из моей жизни навсегда! Только представьте — свободное шоссе. Я бы и глазом моргнуть не успела, как оказалась дома.

Прибавив газу, выворачиваю ручку громкости радио до предела, чтобы заглушить шум ветра. Я как следует подготовилась к неизбежному Великому Стоянию: захватила несколько дисков, запаслась продовольствием в виде мешка лакричных конфеток. Если уж суждено торчать на шоссе часами, пусть мне составляют компанию хиты «Дюран Дюран» и мои любимые желто-розовые подушечки. Забросив конфету в рот, впиваюсь зубами в мягкую, сочную кокосовую начинку.