Тайное становится явным - Марин Монтгомери

– Ее дома нет.

– Но свет же горит…

– Все ушли к бабушке, – объясняю я и пожимаю плечами. – Мама ненавидит оставаться одна в такую погоду, а отец на работе.

– Может, мне ей позвонить?

– Я ей уже написала смс.

– Хорошо, я тогда просто подожду. Хочу убедиться, что ты спокойно доберешься до дома.

Я издаю стон.

– Вам совсем необязательно так беспокоиться!

– Все в порядке, – улыбается она. – Было приятно познакомиться, Элли.

– Большое спасибо за помощь, миссис…

– Ой, нет, даже не пытайся называть меня миссис!

– Хорошо. Спасибо, Шарлотта, – произношу я и тут вдруг вспоминаю, что на мне все еще чужая одежда. – Нужно отдать вам носки и плащ.

– Оставь себе.

– Нет. Что вы, нет.

– Да ладно тебе, у меня этих носков просто куча, да и плащей предостаточно. И у Ноя тоже, он даже не заметит, что футболка пропала. Ничего страшного.

Я выскальзываю из машины и осторожно закрываю за собой дверь, чтобы случайно ею не хлопнуть. Дождь утих и теперь просто моросит сверху, пока я трусцой бегу к боковому входу у гаража. У двери сломана ручка, и, как ни старайся, ее вечно нельзя закрыть до конца.

Шарлотта выглядит милой. Очень милой и немного нервной.

В точности как человек, который что-то скрывает.

Может быть, мой отец хоть раз в жизни сказал правду. И если он прав, то, может, мне стоит перестать беспокоиться из-за его апелляции.

Я с трудом сглатываю.

Потому что если он прав, если Шарлотта действительно виновна, то беспокоиться мне сейчас следует о себе.

Шарлотта

Следующим утром я прибираюсь в гостиной – стираю пыль с оконных рам и протираю безворсовой тряпкой стеклянную поверхность журнального столика. В этот момент я и натыкаюсь на незнакомую скомканную футболку под диваном. На ней название какой-то музыкальной группы – я о такой даже не слышала, современная поп-культура для меня вообще загадка. У меня свой собственный мирок, в котором я живу, так, кажется, говорят. Быть самой по себе безопаснее.

Итак, я нашла женскую футболку, и она не моя. Я немедленно начинаю паниковать. Здесь была Лорен? Ной что, привел эту дрянь в мой дом? Руки у меня начинают трястись, и я сжимаю кулаки, готовая выкинуть эту гадость в мусорку. Ну или сжечь.

Вместо этого я кладу ее на диван. Затем в ярости срываю со стен все фотографии, запихиваю все фоторамки в коробку и забрасываю в гараж. С каждой минутой я злюсь только больше и больше. Как он вообще может продолжать так со мной поступать?! В знак протеста срываю с пальца обручальное кольцо и злобно запихиваю его в карман. Затем с размаху пинаю шину своего джипа. Тут двери гаража открываются и меня заливает светом фар въезжающего БМВ. Я стою, уперев руки в бока, пот стекает по моему лицу – время более чем неподходящее. Ной, сидящий за рулем, выглядит настолько же удивленным, как и я. Он ударяет по тормозам, и я отхожу в сторону, чтобы позволить ему припарковаться.

– Ной, – окликаю его я, как только он открывает дверь. Потом опускаю руки и продолжаю: – Не знала, что ты сегодня вернешься.

– Звучит так, будто ты мне не рада, – уверяет он и выбирается из машины, волоча за собой дипломат и чемодан. – Сюрприз!

– Действительно сюрприз. Но приятный.

– Что ты вообще делаешь в гараже? Ты же ненавидишь темноту. И почему у тебя вид такой, как будто ты меня сейчас зарежешь?

Он довольно точно подметил мое желание, но я решаю это просто проигнорировать.

– Да нет, ничего. Мусор выношу.

Мне не хватает духу даже посмотреть в сторону коробки, где сейчас лежат все наши фотографии. Ной целует меня.

– Очень рад тебя видеть.

Я так сильно пытаюсь выдавить улыбку, что лицо начинает болеть.

– Взаимно.

– Правда, я не могу с тобой остаться.

– Неужели?

– Совсем не могу, – вздыхает он и морщит лоб во вполне правдоподобном огорчении. – Мне нужно ехать в Джерси. Одному из наших партнеров нужно помочь с неудачной сделкой.

Я стараюсь ничем не выдать своих чувств – сочетания отчаянной потребности и одиночества. Ной ненавидит, когда я начинаю жаловаться на то, что он никак не может исправить. Ну и это его работа, он ее любит, точно так же, как я люблю свою работу – особенно когда студенты проникаются классикой и спорят об Остин или Дефо. Ной не устает об этом напоминать.

Поэтому я стараюсь говорить спокойным тоном, пока мы вместе возвращаемся в дом. Но затягивать тоже нельзя – иначе в итоге это выльется в многочасовой скандал с битьем посуды. Я должна выяснить, откуда взялась эта проклятая футболка.

Вещи Ной оставляет в прихожей. Я окликаю его в тот момент, когда он потягивается, разминая спину.

– У меня вопрос.

– Конечно, милая.

Я натягиваю на лицо фальшивую улыбку и сажусь на диван – прямо посередине. В то место, знаете, где подушки немного проваливаются, и которого большинство людей избегает. А мне нравится.

– Лорен случайно не заходила?

Обычно загорелая кожа Ноя приобретает красный оттенок.

– Шарлотта.

– Я вот что нашла, – сообщаю я и вручаю ему скомканную футболку. Он медленно разворачивает ее и внимательно осматривает.

– Это… футболка с логотипом «Джонас Бразерс».

Я внимательно изучаю его лицо, но не вижу ни намека на усмешку.

– «Джонас Бразерс», Чарли. Ты вообще знаешь, кто это?

– Без понятия, – жму я плечами. Он начинает хихикать, затем, не в силах сдержаться, разражается хохотом и обессиленно опускается на стул.

– Да ты меня разыграть пытаешься.

– Я не понимаю, что здесь смешногою – Теперь краснеть начинаю уже я.

– Чарли, «Джонас Бразерс» – это бой-бенд. По ним подростки фанатеют. Ну то есть, конечно, теперь они постарше, но Лорен бы такую футболку точно не купила.

Веселое выражение на лице Ноя сменяется на серьезное – даже, наверное, какое-то предупреждающее.

– Может, хватит уже постоянно ее вспоминать? Вести себя так, будто я притащил ее в наш дом? Ты же знаешь, у нас все кончено. Я сказал тебе это кучу раз. Все кончено. Навсегда. Совсем.

Я киваю. Это вообще все, что я сейчас могу делать – кивать. Ведь только что завелась из-за ерунды и начала обвинять Ноя, не основываясь вообще ни на чем.

– Может, ты звала кого-нибудь помочь прибраться? Или к нам кто-то заходил?

Ной знает, что я не люблю, когда в дом приходят чужие люди, но… Девочка под дождем. Элли. Видимо, у меня старческий маразм начинается, а мне всего тридцать пять.