В шатре бедуина - Энни Уэст

Она смотрела на него широко открытыми глазами.

— Это просто мазь, Кэсси. Просто мазь.

Она медленно выдохнула, потом еще раз, и Амир не отводил глаз от ее лица. Наконец она отвела взгляд и, не говоря ни слова, скользнула в постель. Краем глаза он увидел мелькнувшую белую кожу ног, и в глубине его души что-то зажглось, подвергая испытанию его добрые намерения. Он выждал целую минуту, прежде чем подняться. Его губы искривились в пародии на улыбку. Когда в последний раз прикосновение к красивой женщине было для него испытанием?

Он нес за нее ответственность. Ему были знакомы традиционные взгляды. Как, например, следующее убеждение — если вы сохранили кому-то жизнь, теперь этот человек принадлежит вам. На секунду он задумался о том, каково это — иметь Кэсси в своем полном распоряжении, готовую исполнять его любую прихоть. Но все было не так просто. Он отвечал за нее, и это бремя целиком лежало на его совести.

Он медленно подошел к кровати. Она лежала отвернувшись от него, укрывшись до талии тонким одеялом.

— Подними рубашку повыше, — хрипло приказал он.

С комом в горле он смотрел на то, как она извивается под одеялом, а затем задирает хлопковую рубашку, открывая тонкую полоску молочно-белой кожи.

— Хорошо, — сказал Амир, сев на край кровати и берясь за крышку баночки.

Он подумал о том, куда надо класть руки, как правильно надавливать на напряженные мышцы.

Единственная проблема заключалась в том, что, по его опыту, подобный лечебный сеанс часто приводит к другому удовольствию, обычно чувственного толка.

Кэсси прикусила губу, напряженно ожидая первого прикосновения. Может, она сглупила, доверившись ему? Да, он был ее защитником, ее спасителем. Даже сейчас сердце у нее в груди сжималось, когда она вспоминала о том, как он встал между ней и толпой. Но поставить себя в заранее уязвимое положение было для нее невыносимо.

Кэсси вспомнила, как Кертис Беван засунул руку под ее школьную блузку всего через несколько минут после того, как встал с кровати ее матери, и к горлу поднялась желчь. Она вспомнила о том, как последний ее начальник намекал, что не прочь устроить «частное совещание». О похотливом взгляде Мустафы, когда она стояла перед ним почти обнаженной. Независимо от того, как сильно болели ее новые синяки, она и правда сглупила! Ни в коем случае нельзя так сильно доверять другому человеку…

В эту минуту что-то мягкое и теплое шлепнулось на ее голую кожу.

— Я передумала. Я не хочу…

— Просто расслабься, — сказал Амир, и его рука на талии остановила ее инстинктивное сопротивление.

Осторожно и нежно он провел ладонью по ее пояснице, растирая мазь. Каждая мышца в ее теле напряглась. Кэсси слишком остро ощущала его твердое бедро рядом со своим, отделенным от него только одеялом, и свою наготу под хлопком рубашки.

— Прекрати напрягать мышцы, иначе будет больно.

— Я не знаю как.

Он вздохнул:

— Подумай о чем-нибудь приятном.

Теперь обе его руки ласкали ее спину, нажатиями пальцев и ладоней воздействуя на чувствительные места.

Кэсси закрыла глаза и коротко вздохнула:

— Ох…

Он тут же замер.

— Тебе больно?

— Нет. — Кэсси потянулась, расслабленная и довольная. — Мне… хорошо.

Лгунья. Ощущения были фантастические. Настолько, что при каждом его прикосновении она едва сдерживала порыв замурлыкать.

— Какое бедро? — Его голос звучал как-то странно. Напряженно.

— Правое.

Через мгновение он стянул покрывало пониже, но не настолько, чтобы обнажить ягодицы.

— Какое-то время будет больно. Это серьезный синяк. — На этот раз он не стал массировать это место, просто мягко погладил, втирая в кожу мазь. — Где еще?

Кэсси замешкалась с ответом, но все же решилась. Очевидно, у Амира не было скрытых мотивов.

Для него это повинность.

— Если не возражаешь… Можно немного повыше?

Не говоря ни слова, он поднял рубашку до лопаток, и Кэсси инстинктивно вжалась грудью в постель. Затем его руки оказались на ее спине, разминая напряженные мышцы. Сперва чувствовалась слабая боль, но она скоро прошла, оставив после себя только удовольствие и блаженство. Кэсси могла бы лежать так целый день, наслаждаясь упоительным массажем.

— У тебя очень умелые руки.

— Спасибо, — коротко ответил он. Очевидно, он уже наигрался в массажиста.

— Можешь остановиться. — Несмотря на свои слова, Кэсси выгнула спину, уткнувшись подбородком в матрас, подставляясь под его руки.

— Еще минуту. — Он спустился ниже, от цепочки, обвившей ее талию, к пояснице.

— Почему тот мужчина забрал цепь из шатра?

— Фарух? Он со мной. Он пришел, чтобы забрать цепь и отнести ее стражнику, который на тебя напал.

— А что с ним?

— Пока ничего. Хотя, кажется, он все еще мучается от боли. — В голосе Амира было явное удовлетворение.

— А потом?

— Он поедет с нами. Мустафа передал мне его для наказания.

— Мустафе это не понравится. — Кэсси припомнила выражение ярости на лице мужчины при виде своего ставленника, корчащегося у ее ног.

— Мнение Мустафы мне безразлично. Его охранник напал на мою женщину. Он должен заплатить за это.

Кэсси, к своему удивлению, не разозлилась на то, что ее заклеймили как «женщину Амира». Может, потому, что ей было так хорошо.

— Что с ним будет? — Она задрожала, думая о варварских порядках чуждого ей мира. — Его изобьют?

— Это слишком быстро и просто. — Голос Амира был холоднее стали. — На окраинах моей столицы ведется большая стройка. Весь процесс строительства крайне высокотехнологичен, но есть возможность и для старомодного физического труда под строгим надзором. Ваш знакомый будет от рассвета и до заката копать, носить кирпичи, тесать камни. Он на собственном горьком опыте узнает, что насилие в отношении женщин недопустимо.

Кассандра повернула голову, чтобы заглянуть в его лицо.

Глаза Амира горели. «От ярости на охранника», — напомнила она себе.

Но что-то в выражении его лица заставило ее вспыхнуть ярким румянцем. Она смотрела, как бьется жилка на шее Амира. Она наблюдала, словно зачарованная, как сурово сомкнулись его скульптурно очерченные губы.

— Ты с ним еще намучаешься.

Амир пожал плечами:

— Он тебя ударил. Сознательно. Он мог просто удержать тебя от побега, но предпочел зайти дальше. — Амир развел пальцы в стороны, просунув один под цепочку на ее талии — явственное напоминание о том, что весь лагерь считал ее всего-навсего игрушкой для развлечения.