Кузина Филлис. Парижская мода в Крэнфорде - Элизабет Гаскелл

Под Рождество мой дорогой отец приехал повидать меня, а также спросить мнение мистера Холдсворта об изобретении, которое впоследствии стали именовать ведущим колесом Мэннинга. Мой патрон (как я, должно быть, уже говорил) высоко ценил отца с ученических лет, когда работал с ним вместе в крупной механической мастерской. Мистер Холдсворт и отец часто, смеясь, вспоминали другого джентльмена-подмастерья, который из боязни попортить руки брался за кузнецкую работу не иначе как в белых замшевых перчатках. Нередко патрон говорил мне, что у моего родителя талант, сравнимый с изобретательским даром Джорджа Стивенсона[12].

Теперь отец приехал в Элтем, чтобы спросить у мистера Холдсворта совета относительно новых своих идей, а также рассказать о деловом предложении, полученном от некоего бирмингемского фабриканта. Мне отрадно было видеть то уважение, какое питали друг к другу эти двое: мистер Холдсворт, молодой, красивый, блестяще образованный, элегантно одетый (не зря им восхищалась вся местная молодёжь), и мой отец, чьё добротно сшитое воскресное платье давно вышло из моды, а простое умное лицо избороздили резкие морщины – следы трудов и раздумий. Годы работы в литейном цехе окрасили его руки так, что воде и мылу уже не под силу было их очистить. Говорил он с заметным северным акцентом, меж тем как мистер Холдсворт мягко растягивал слова на южный манер, из-за чего многие в Элтеме находили его высокомерным.

Досуг моего отца большею частью занимали разговоры об упомянутом деле, однако он считал, что не должен уезжать, пока не засвидетельствует почтения родственникам, которые оказались столь добры к его сыну. Потому мы с ним вдвоём доехали по незаконченной железной дороге до Хитбриджа, а оттуда пешком отправились на ферму, где нас уже ожидали.

Мне было странно и вместе с тем приятно наблюдать, как два человека, чьи жизни столь различны, мгновенно сошлись, точно по велению инстинкта, стоило им спокойно и прямо взглянуть на лица друг друга. Мой отец был худощав и жилист, пяти футов и семи дюймов росту, мистер Хольман – широкоплеч, полнокровен, на шесть дюймов его выше. Оба они не имели склонности много говорить (пастор, пожалуй, казался ещё молчаливей моего родителя), однако между собою они оживлённо беседовали и даже пошли вместе в поле. Я словно сейчас вижу, как отец шагает, заложив руки за спину, и со вниманием слушает то, что священник говорит ему о возделывании почвы и о других крестьянских работах. Время от времени рука отца как будто невольно протягивается к тому или другому орудию, которое он критически оглядывает. Мистер Хольман охотно отвечает на его вопросы, предлагаемые с толком и к месту. Когда мы зашли посмотреть скотину, загнанную в устланные свежей соломой хлева (с запада над горизонтом нависла огромная туча, предвещавшая снежную бурю), отец выказал к анатомии коровы такой интерес, словно сам собирался стать фермером. Он извлёк из кармана книжицу, в которой обыкновенно записывал замеры механических деталей, и под заголовком «Корова» вывел целый столбец достоинств, как то: «прямая спина», «маленькая морда», «глубокая грудь». Машинка для измельчения ботвы не понравилась ему. Сперва он заявил, что она неуклюжа, а потом, уже в доме, погрузился в молчаливые раздумья.

Тем временем Филлис и её матушка накрывали в столовой чай. Миссис Хольман попросила извинения за то, что гостя принимают не в парадной комнате, где едва ли будет уютно в столь холодный вечер, однако слова пасторши остались без внимания: мысли отца занимала машина, а по мне, ничто не могло быть лучше, чем сидеть у огня, который, потрескивая, бросает на стены яркие отсветы, да греть ноги о белоснежные плитки, ставшие горячее малинового коврика, что лежит прямо перед очагом.

После чаю, когда мы с Филлис принялись весело беседовать, до нас долетело недоумённое восклицание миссис Хольман:

– О! Что вы делаете, мистер Мэннинг?!

Обернувшись, я увидел, как мой родитель вынул из камина прямой горящий прут. С минуту обождав и убедившись, что инструмент пригоден для его цели, он подошёл к буфету, выскобленному до безукоризненной чистоты, и принялся на нём чертить. Очевидно, отец счёл, что лучшей замены мелу или углю, чем обгоревшая древесина, ему не найти, так как карандаш, носимый им в кармане для записей в книжке, недостаточно толст и мягок. Кончив рисунок резальной машины, он принялся объяснять её устройство мистеру Хольману, всё это время молчаливо за ним наблюдавшему. Пасторша между тем извлекла из выдвижного ящика тряпицу и украдкой коснулась края чертежа, делая вид, будто заинтересована им не менее мужа. На самом же деле ей не терпелось проверить, легко ли стирается рисунок и суждено ли её буфету вновь стать таким же белым, как прежде.

Филлис была отправлена за книгой по динамике, которую священник показывал мне в день нашего знакомства. Отец принялся разбирать трудные места, используя выражения столь же ясные, как его ум. Если требовалась иллюстрация, он набрасывал её своим прутом, а мистер Хольман слушал и смотрел, подперев массивную голову ладонями и едва ли замечая Филлис. Она тоже склонилась над книгой, опустив руку пастору на плечо, и, как истинное дитя своего отца, жадно впитывала знания.

Мне стало жаль бедную пасторшу: и сейчас, и не один раз прежде, что бы миссис Хольман ни делала, ей не под силу было понять того наслаждения, какое приносили её мужу и дочери их интеллектуальные искания, не говоря уж о цели этих исканий. Я подумал, что, неспособная разделить многих увлечений супруга, она, должно быть, порою испытывала нечто наподобие ревности к Филлис, ставшей для него куда более подходящей компаньонкою, нежели она сама. Пастор же, вероятно, догадывался об этом и потому подчас внезапно переменял предмет разговора, обращаясь к жене с особою ласковостью, благодаря чему к ней всегда возвращалось довольство и спокойствие. Что до моей кузины, то она, полагаю, не видела всех этих лёгких теней, ибо до высшей степени почитала обоих родителей, бывших для неё святыми Петром и Павлом, а кроме того, имела свойство слишком увлекаться чтением или беседой, чтобы думать о том, как держатся и как глядят на неё окружающие.

В отличие от самой Филлис, я увидел в тот вечер, что она весьма симпатична моему отцу. Возможно, причиной тому стали сделанные ею вопросы – свидетельство того, как точно она поняла его разъяснения, – а также редкая её красота. Как бы то ни было, когда она вышла из комнаты, он без колебаний выразил хозяевам своё восхищение их дочерью. Очевидно, тогда же в его уме родился прожект, о котором он заговорил со мною в моей элтемской треугольной комнате день или два спустя.

– Пол, – начал отец, – я никогда не предполагал, что стану богатым человеком, но, по видимости, это может со мною скоро случиться. Моя новая машина, – он произнёс её техническое наименование, – вызвала к себе интерес, и Эллисон, фабрикант из Боро Грин, предложил мне стать его компаньоном.

– Сам мистер Эллисон, мировой судья?! Который держит свой выезд?

– Да, мой мальчик, Джон Эллисон. Но едва ли я тоже буду разъезжать в собственном экипаже. Хотя надеюсь, что и ходить пешком твоей матушке не придётся, ведь она уже не молода, как раньше. Так или иначе, до богатства мне ещё далеко. Полагаю начать с третьей доли дохода. Она составит, вероятно, семь сотен или больше. Притом я приобретаю возможность развивать свои идеи, что для меня гораздо важнее денег. У Эллисона, кстати сказать, нет сыновей, потому, если всё будет идти своим чередом, дело однажды окажется в твоих руках. Барышни Эллисон ещё малы, а когда они подрастут, чтобы выйти замуж, их супруги могут быть не из нашей профессии. Тогда тебе выпадет шанс, и ты не упустишь его, сын, если проявишь упорство. Великий изобретатель из тебя едва ли выйдет, но такие, как ты, зачастую живут лучше тех, кто предаётся фантазиям о несозданных вещах. Я очень рад был увидеть в родственниках твоей матушки столько ума и добросердечья. Пастора я полюбил как брата, а супруга его – хорошая тихая женщина. Сказать по правде, Пол, я буду счастлив, если однажды ты придёшь ко мне с известием, что Филлис Хольман станет моею дочерью. Не имей эта девушка ни пенни, она могла бы составить счастье мужчины. Между тем от отца к ней перейдёт дом с землёю. По состоянию вы будете ровней друг другу, если наше дело заладится.