Итальянская любовь Максима Горького - Екатерина Барсова

— Тебе это нужно прямо сейчас?

— Ну, пожалуйста, мамочка! Ну хочешь я сбегаю за пирожными.

— Мне же нельзя, — с видом оскорбленной добродетели выпрямилась мать. — Сценический образ, фигура…

— Ну мам, — подлизывалась Вера. — Иногда немного можно. Нужно баловать себя.

— Ладно, уговорила. Возьми эклеры, только с ванильным кремом, с шоколадным — не надо. И тирамису, которое продают в пекарне на углу. Оно у них замечательное — легкое, воздушное… И это все в последний раз. Больше ни-ни. А я пока сварю кофе. Только побыстрее. А то уже воображение разыгралось…

Сидя за столом с кофе и пирожными, Вера рассматривала старый фотоальбом.

— Вот Дарья Андреевна, смотри. Красавица. Твоя бабушка Люся все время говорила, что я — в нее.

В Дарье Андреевне Шевардиной грузинская кровь явно преобладала. Она была высокой, с тонкими чертами лица и копной черных вьющихся волос. Снимков было немного. Дарья Андреевна в Парке Горького, на первомайской демонстрации, с семьей — маленькой дочкой и мужем. И еще пара фотографий, где она на природе.

— Вот и все! Царствие ей небесное. Участок нам от нее достался. И квартира двухкомнатная, которую потом на эту трехкомнатную обменяли.

— Мам, скажи, пожалуйста, а драгоценностей от Дарьи Андреевны никаких не осталось?

Минуту-другую мать колебалась, а потом со вздохом проговорила:

— Остались.

— А почему ты мне никогда раньше об этом не говорила? — изумилась Вера.

— Ты — женщина легкомысленная, тип психики еще неустойчивый. Тебя любой хмырь окрутить может, — сердито поджала губы мать.

Вера не знала: то ли огорчаться, то ли смеяться над такой «характеристикой».

— Мам. Ну вообще-то я взрослая… Не забывай, что сама уже мама. Пашка растет.

— Да. Растет… В том-то и проблемы! А что мы ему можем дать?

Это была больная тема. Вера стиснула руки.

— Драгоценностей немного, — вновь вернулась к теме мать. — Брошка, ты видела ее, я в ней часто выступала. Такой цветочек, а вокруг камешки.

— Да, красивые стразики.

— Стразики! — усмехнулась мать. — Бриллианты чистой воды, только я тебе не говорила об этом.

— Да-да, я легкомысленная и неустоявшаяся, я об этом уже слышала.

— Прости. Но это всего лишь констатация факта. Как ты могла выйти за такого, как Валерик?

— Мама!

— Молчу! Хорошо, я тебе все покажу. Кто знает, может быть, завтра меня не станет, ты должна знать, где наши фамильные драгоценности лежат. Вдруг понадобятся на черный день.

— Мама! Живи долго! — испугалась Вера. — Тебя еще позовут на сцену, ты будешь выступать, радовать нас с Пашей… Все будет хорошо, вот увидишь!

— Как же! Позовут и приплатят! Сама знаешь, как у нас все делается. На сцене царит посредственная эстрада. Как сейчас называют этих девушек? «Поющие трусы», кажется? Вот-вот. Молодое мясо, которое раскрывает рот под фонограмму. А живой красивый голос никому не нужен.

— Мамочка!

— Ладно. Расчувствовалась старуха. Сейчас.

Мама величественно выплыла из комнаты, а через пару минут вернулась со шкатулкой.

— Я ее сто раз видела, — разочарованно проговорила Вера. — Там же обычные безделушки…

— Не торопись. Она с секретом.

Шкатулка была старой, присмотревшись, Вера поняла, что шкатулка и сама антиквариат и произведение искусства.

— Дарье Андреевне принадлежала. Она же из благородного рода происходила. Наверное, кое-что сохранилось во время революции.

— Вот потому я и хотела узнать в генеалогическом центре, кто наши предки, — начала Вера, но мать отмахнулась.

— Поэтому я тебе не могу ничего до конца доверить. Ты слишком поддаешься влиянию. Все эти центры — шарлатаны и жулики. Ради денег они твое происхождение от Мамая выведут. Или вообще от Тутанхамона.

Мать нажала на какую-то пружинку сбоку и открылся маленький ящичек.

— Смотри. — Она принялась выкладывать драгоценности на стол. — Брошка, перстень, браслет, кольцо и серьги.

Вера смотрела на драгоценности, брала их в руки и ощущала живое тепло.

— Вот и все, что у нас есть, — вздохнула мать. — Теперь тебе черный день не страшен. Хотя моли бога, чтобы его в нашей жизни не было.

* * *

Получив уведомление о повышении арендной платы за офис, Анна присвистнула. Плата повышалась на десять процентов.

— Что такое? — недовольно откликнулся из соседней комнаты Вася. — И так в последнее время у нас с деньгами негусто, а ты тут свистишь…

— Подходит срок уплаты за аренду. Чем расплачиваться станем? Тем более что цену подняли!

Возникла пауза.

— Не свистеть, говоришь! — с каким-то отчаянным весельем воскликнула Анна. — В этом все дело, правда? — И она с силой прихлопнула ладонью стопку бумаг, отчего листы разлетелись, плавно опускаясь на пол. — В самом деле? По чьей же вине у нас тут ветер в финансах свищет? Не подскажете, многоуважаемый шеф? А? Может быть, вы, как генеральный директор нашего маленького, но гордого предприятия, денно и нощно рыщете в поисках клиентов? Может быть, вы даете креативную рекламу или обзваниваете знакомых и просите их порекомендовать нас? Или вы просто развалились на стуле и боитесь оторвать от него свою драгоценную задницу? Может быть, вас к тому же зависть заедает от того, что ваш школьный друг живет лучше, чем вы?

Выпалив эту тираду, Анна замолчала. В ответ — была тишина. Но эта тишина не предвещала ничего хорошего. Как затишье перед бурей. И Анна не ошиблась. Когда Вася вырос на пороге, вид его был ужасен.

— Рыжикова! Ты просто офонарела! Как ты разговариваешь с начальником? Кто тебе позволил нарушать субординацию? Что это за переход на личности! Я делаю, что могу. А ты, между прочим, тоже не блещешь ни креативностью, ни расторопностью. И я… — Вася надул щеки, покраснев от гнева. — Я никому не завидую! Нисколечки!

Анна поняла, что попала в больное место. Роман Шухаев — Васин одноклассник и школьный закадычный друг недавно прислал письмо из Америки после многолетнего молчания. И сразу выдал подробный отчет о своей жизни. Судя по Васиным рассказам, почти шестилетнее мытарство Романа подошло к концу. И к какому концу! Прямо-таки образец состоявшейся «американской мечты»: престижная работа, свой прекрасный дом с лужайкой и бассейном, красавица жена — ослепительная блондинка, машина «Ягуар», счет в банке… Жена к тому же была беременной. Вася со вздохом протянул Анне фото, где и был запечатлен американец Роман на фоне дома, бассейна и в обнимку с округлившейся женой.

По Васиному виду можно было понять, что успех друга уколол его самолюбие.

— Нет, ну ты представляешь? — жаловался он Анне. — Вместе жили, росли, и тут… Хорошо быть айтишником в наше время, — без всякого перехода говорил он. — С таким профессиональным багажом не пропадешь. А если ты гуманитарий… Все так трудно, и с работой, и с признанием, и с деньгами. Вот, если бы я уехал, черта с два нашел бы там работу. Думаю, что мыкался бы без всякого просвета. Да и здесь не жирую особо. Несмотря на то что вкалываю как лошадь. — Судя по всему, с тех пор Вася и стал относиться к работе с легкой прохладцей. Видимо, решил, что стараться особо и не стоит, если не светит ни собственный дом с бассейном, ни «Ягуар», ни красавица-блондинка.