Смерть знает, где тебя искать - Андрей Воронин

Псы рычали. Сними намордник, и псы растерзали бы людей в мгновение ока, только куски плоти да окровавленные тряпки летели бы в разные стороны.

– Если скажу, чтобы они тебе член отгрызли, они и отгрызут, – смеялся Григорий.

– А если он скажет – нос или ухо, то все равно член откусят, – уточнил Григорий, – любят они это дело.

Девушку перспектива с откусыванием “конечностей” изрядно напугала, и, если бы не приветливые улыбки своих спасителей, она бросилась бы бежать снова. И тут ей повезло: микроавтобус, мчавшийся по шоссе, резко затормозил.

В окошке показалось лицо военного.

– Что тут у вас, девушка?

– Может, подвезете меня?

– Куда?

– Вперед, километров пять.

– Они чего? – спросил военный с двумя звездами на погонах.

– Они сами разберутся.

Военному не хотелось вмешиваться в разборки.

– Садись, – он открыл дверцу. Девушка юркнула в микроавтобус, прижимая руку к сердцу. Григорий поднял руку и помахал.

– Телефон оставила бы хоть, как-никак спасли тебя от насильников.

Микроавтобус уже мчался по шоссе.

– А может, ей этого и хотелось? – Григорий подмигнул. – Илья, по-моему, она напоследок что-то сказала насчет члена.

– Мне тоже показалось.

– Ничего, ничего она не говорила! – в один голос закричали мужики, распростертые на асфальте.

– Пошли домой, прогулка окончена.

Братья, а за ними и псы растворились в темноте.

Прошлое всегда настигает человека неожиданно. Казалось бы, вычеркнул из жизни какие-то годы, дни, спрятал их в тайники памяти за толстые стены, за крепкие двери с мудреными замками и даже смотреть в ту сторону не желаешь, а оно вдруг возникнет, причем в самый неожиданный момент – тогда, когда его не ждешь, когда настроение веселое, радужное, спокойное. Так случилось и с Сергеем Дорогиным, человеком, в силу обстоятельств получившим кличку Муму.

Он приехал в гости к своей старой знакомой, собственному корреспонденту небезызвестной бульварной газеты “Свободные новости плюс” Варваре Белкиной. Та встретила Сергея с распростертыми объятиями. Да и приехал он не с пустыми руками, а с огромным букетом цветов, дорогих, пьяно пахнущих роз на длинных колючих стеблях. На бутонах роз еще поблескивали капельки воды, сверкали и осыпались, а иногда скатывались между бархатистыми лепестками, туда, в пьянящую темноту.

– Ба, какие люди! – Варвара обняла мужчину, крепко прижала к своей высокой упругой груди, заглянула в глаза и по-дружески чмокнула в щеку влажными, ненакрашенными губами.

Варвара вся сияла, словно бы у нее случился внеплановый день рождения. И в квартире было убрано, словно Варвара ждала гостей.

– Что это у тебя? – оглядываясь по сторонам, улыбнувшись, пробурчал Дорогин.

– Как что, не видишь, это я с понедельника начала новую жизнь.

– Надеюсь, пить не бросила, курить тоже, а тем более писать?

– Сергей, разве я могу отказаться от прелестей жизни? Проходи, садись.

– Ты на этот раз никуда не спешишь?

– Нет, времени у меня хоть отбавляй. Хотя, если быть откровенной, его-то как раз в обрез.

– Ты намекаешь на то, чтобы я покинул твои убранные апартаменты?

– Нет, это я так, цену себе набиваю. Времени у меня никогда нет.

Варвара подошла к компьютеру, за которым сидела, прежде, чем появился Дорогин. В пепельнице рядом с клавиатурой дымился окурок сигареты. Она его раздавила, аккуратно сгребла окурком серо-серебристый пепел, построив холмик.

– Представляешь, Сергей, не могу одного человека найти. Пропал – и все, на связь не выходит. А я ему, бродяге, деньги посулила, я уже с главным договорилась о материале на разворот.

Сергей Дорогин удобно сидел в мягком кресле, забросив ногу на ногу, смотрел на Варвару, слушал белкинскую болтовню.

– Сейчас все газеты, телевидение, радио, все эти многочисленные маленькие FM станции, словно сбесились, только и делают, что цитируют, цитируют Пушкина. Актеры с цепи сорвались, каждый норовит прочесть отрывок из какого-нибудь произведения классика. Даже реклама в ящике и та на Пушкине завернулась.

– Все-таки светоч русской поэзии, – саркастично произнес Дорогин.

– Светоч-то он светоч, – рассмеялась Белкина. – Я к чему клоню.., все газеты к юбилею всерьез отнеслись, а я придумала сенсационный материал.

– Уж в чем, в чем, а вот в этом я ни одной секунды, Варвара, не сомневался: уж если ты что-нибудь придумываешь, то это обязательно будет скандал.

– Ну, на этот раз не скандал, – скромно замялась Белкина, – а так, шум, да и все. Но любопытная идейка. Знаешь памятник Пушкину?

– Конечно, – улыбнулся Дорогин.

– Так вот, возле этого памятника…

– Ну-ну, давай говори, не тяни, – Сергей понял, что сейчас Варвара начнет делиться своими творческими планами, и это будет любопытно.

– Так вот, там иногда появляется человек, негр. Вернее, не негр, а эфиоп, настоящее его имя Абеба. Сам он – вылитый Александр Сергеевич!

– Как, ты говоришь, его зовут? – подался вперед Дорогин.

– Эфиоп Абеба. На самом деле он бомж, ходит в тряпье, вонючий, возле него стоять невозможно. Так вот, этот Абеба, или, так сказать, Александр Сергеевич Пушкин, как он себя называет и на которого он чертовски смахивает, читает стихи типа: “Я памятник себе воздвиг нерукотворный…” – Варвара выспренне взмахнула рукой. – Или: “Я помню чудное мгновенье…”. Короче, всю попсу из Александра Сергеевича выучил, этот чертов эфиоп. А жизнь у него, я тебе скажу, не подарок.

– Знаю я его, – тихо, почти шепотом выдавил из себя Дорогин.

– Знаешь? – Варвара подалась вперед, почти столкнувшись с Дорогиным нос в нос.

– Знаю, Варвара. Я с ним в лагере сидел, – произнеся слово “лагерь”, Дорогин помрачнел. – Он со мной, твой Абеба, полгода на соседних нарах спал.

– Я это знаю, – произнесла Белкина.

– Что ты знаешь. Варвара?

– Знаю, что он в тюрьме сидел, но не знала, что и ты там был.

– От тюрьмы и от сумы не следует зарекаться даже эфиопу, похожему на Пушкина, – изрек банальную истину Дорогин.

– Да-да, я это знаю, но к себе никогда не примеряю народную мудрость, – Белкина вытащила сигарету. Разговор начинал принимать любопытный оборот. – Так вот, я хотела о нем сделать материал, о его мытарствах, о том, как мальчишечка дошел до жизни такой, запустить, как бы, в параллель с жизнью настоящего Александра Сергеевича. Мол, вот как сложилась жизнь эфиопа в России в восемнадцатом веке и как складывается теперь.