Русалья неделя - Елена Воздвиженская

мысли поплыли будто в тумане, перед глазами прыгали блики пламени от множества свечей. Из последних сил Данил притянул к себе Артёмку, всё это время неподвижно стоящему у стены, к себе. Тот не сопротивлялся. Парень прижал мальчика к себе, крепко обняв.

Данил несколько раз пытался встать на ноги и попытаться дать отпор этому гаду в клоунском костюме, но силы оставили его, он весь был словно тряпичная безвольная кукла. Время замерло в старом заброшенном здании.

И вдруг раздался грохот, дверь в подвал с шумом распахнулась и на пороге появился немолодой уже мужчина. Клоун перестал читать и с любопытством воззрился на гостя.

– А это ещё кто к нам пожаловал?

– Что, не узнаёшь меня, тварь?

Клоун вгляделся в лицо пришедшего.

– Ба, да неужели это ты? Время, однако, сильно тебя потрепало.

И повернувшись к Данилу, клоун изрёк:

– Извольте представить вам, господа, заслуженного артиста цирка, укротителя тигров – Ярослава!

– Что же вас привело к нам, Ярослав?

– Давние счёты.

– Ох, да неужто? – расхохотался клоун, – И какие же? А ты злопамятен, столько лет держать на меня обиду за маленькую шалость.

– Маленькая шалость? – мужчина сжал кулаки, – Ты погубил мою любовь. Мы с Элей должны были пожениться, а ты убил её, тварь. Да, доказательств не было, но мы все знали, что это ты.

– Хорошо, признаюсь – это был я, – притворно расстроился клоун.

– Я много лет ждал этого часа, – ответил укротитель, – Думал, что уже не удастся отомстить тебе, ведь ты ушёл, как трус, но теперь моё время пришло.

Клоун рассмеялся ему в лицо:

– Ты? Ты угрожаешь мне? Безумец! Что ты можешь?

– Больше, чем ты думаешь, исчадие ада, я готовился к этой встрече.

– Да ты что? Изучал древние манускрипты?

– Что-то вроде того. Я даже ездил в Индию. И кое что нашёл для тебя.

Клоун внимательно посмотрел на укротителя. В ту же минуту тот выхватил что-то из-за пазухи, приставил прямо к лицу твари и начал громко читать слова. Данил ничего не понимал, это было то ли некое заклинание, то ли ещё что.

Но клоун вдруг осел, резко переменившись в лице. Глаза его дико вращались в орбитах, рот перекосило, а плоть начала разлагаться на глазах у всех, одежда истлела, превратившись в лохмотья. Он пытался встать, но не мог. А Ярослав всё читал и читал на непонятном языке. Внезапно клоун обмяк и упал на пол, тело его стало чёрным, словно после огня, и вот уже одни кости лежали перед Ярославом.

Мужчина подошёл ближе и воткнул между рёбер тот предмет, что держал всё это время в руках, а после, оглянувшись на Данила, устал сказал:

– Вот и всё, мужики, вот и всё.

И рухнул на пол рядом с тем, что было недавно клоуном.

***

На улице давно светила полная луна. Моросил мелкий дождь. Данил выволок Ярослава на свежий воздух и тот потихоньку пришёл в себя и присел на землю. Отдышавшись, он сказал:

– Эта тварь больше не вернётся. Я знал, что однажды он придёт снова, и потому объездил пол мира, чтобы найти способ его уничтожить. И вот однажды в Индии я попал к одному мастеру, и он помог мне. Я прожил рядом с ним два года. Здесь меня никто не ждал после смерти Элечки. Мастер научил меня многому, и дал предмет, способный запереть демона в теле. Этот нож ты видел сегодня. Теперь я могу жить спокойно. Он больше никому не навредит.

– А если кто-то обнаружит эти кости и вытащит нож?

– Нет, мастер сказал, что кости превратятся в прах вместе с ножом при первом же восходе солнца, никто не найдёт их. А до него уже недолго, – Ярослав взглянул на часы и улыбнулся.

– Дядя Данил, а что мы тут делаем? – подал голос Артёмка.

– Артём! Ты оклемался! – Данил подхватил мальчишку на руки и крепко обнял.

– Ну что, идёмте домой? – сказал Ярослав.

Двое мужчин и мальчик уходили всё дальше от заброшенного цирка, в подвале которого лежала груда пепла с торчащим из неё клинком рубинового цвета.

Глазливая

– Вон опять идёт, и что она всё ходит и ходит, и дождь ей не помеха.

– Да она, поди, и не чувствует его, дождя-то?

– Да кто её разберёт, дурную.

По скользкой, размытой дороге, чвакая босыми ногами по грязи, неспешно шла молодая девушка. Она то и дело останавливалась, обращала к серому небу, обнесённому тяжёлыми брюхатыми тучами, своё худенькое личико и стояла так блаженно улыбаясь.

– Тьфу ты, одно слово Глазливая, – две бабы наблюдали за девушкой из-за плетня, стоя под навесом.

– Ведь в одном платье да платке, простудится поди?

– Да ты хоть раз видела, чтобы она хворала? Её не берёт хворь.

– А вот я уже продрогла чего-то, идём в избу что ли, самовар поставим, согреемся.

– Идём.

Глазливая, как звали её в деревне, прошла мимо их избы, и пошла себе дальше под холодным осенним дождём. На самом деле имя у неё, конечно, имелось, Настасьей нарекли при рождении-то, да только лет с трёх уж, поди, никто её иначе, как Глазливая не величал. И не только потому, что были у девчонки глаза неземные, огромные, в пол лица, а ещё и потому, что могла она предрекать будущее, да всё чаще о плохом говорила.

То ли было так оттого, что предупредить она о беде хотела, а о счастье-то чего предупреждать? То ли сама она ту беду приносила, кто знает. Да только лишь едва она лепетать начала, так вскоре и складно речи слагать стала, говорит, ровно песню поёт, так у неё слово к слову-то и складывается. И примечать стали в семье, как она что скажет, так тому и быть.

А вот с чего она такой стала, никто не знал. Разное баяли. Одни говорили, что Анисья, мать её, когда мужа потеряла, Настю как раз под сердцем носила, от горя-то и спортился ребёночек внутрях, потому и родилась такая девчонка, не в себе. Другие говорили, мол, ночницы её подменили, когда она младенцем была, не человек, мол, она вовсе. Третьи и вовсе баяли, ведьма она. Но последним никто не верил, безобидная была Настька-Глазливая, мухи не обидит. Только и знает, что ходит по деревне, молчит да улыбается. А если вдруг стихами заговорит, то вот тогда уж жди беды. В остальное же время вреда от её не было.

Жила она вдвоём с матерью в небольшой избёнке, бабка с дедом были, да те умерли давно. Красивая была девка, волосы, что огонь, рыжие-рыжие, глазищи голубые, огромные, глянет на тебя, словно в озеро упадёшь бездонное, сама стройная, тоненькая, как берёзка молодая. Да вот ума Бог не дал. Блаженная получилась Настька.

А вот предсказаний её боялись. Бывало идёт она по деревне, в любую погоду босая да простоволосая, зимой лишь соглашалась валенки надеть с телогрейкой, да шалёнку худую на голову накинуть. Идёт-идёт, улыбается чему-то, сквозь людей глядит, да вдруг на одного кого-то бросит взгляд, и будто очнётся, подбежит ближе, и давай говорить человеку то да сё, да всё складно так, да нараспев.

Поначалу посмеивались только, когда малая она была. Дивились, надо же, такая махонькая, а как ладно сказывает. А как изба сгорела у Митиных, так и спохватились, да ведь Настька вчера про это песенку свою пела.

Мартын Митин у двора плетень поправлял, а Настька трёхлетка к нему приковыляла, они в соседях жили-то, через дом, встала и смотрит, как он работает. Смотрела-смотрела, а после и затянула:

– Петя, красный гребешок

На заре на крышу скок,

Помахал своим крылом,

Был да нет, и сгинул дом.

Мартын ещё и посмеялся, молодец, мол, ладно у тебя выходит. А ночью, перед рассветом аккурат, изба их и вспыхнула. Что откуда и не поняли. Всё сгорело подчистую, стены обугленные остались да труба