История сексуальных запретов и предписаний - Олег Ивик

Что же касается мальчиков, то и они не чуждались радостей однополой любви, причем начальный возраст для этого был определен традицией — двенадцать лет. «И добрую славу и бесчестье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные, — пишет Плутарх в биографии Ликурга. — Рассказывают, что когда однажды какой-то мальчик, схватившись с товарищем, вдруг испугался и вскрикнул, власти наложили штраф на его возлюбленного».

Правда, тот же Плутарх в другой своей книге, «Древние обычаи спартанцев», особо оговаривает, что любовь к мальчикам носила у жителей Лакедемона сугубо духовный характер: «У спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков, но вступать с ними в связь считалось позором, ибо такая страсть была бы телесной, а не духовной. Человек, обвиненный в позорной связи с мальчиком, на всю жизнь лишался гражданских прав».

Об этом же сообщает и римский писатель третьего века н. э. Клавдий Элиан, описывающий взаимоотношения спартанских юношей: «…Эта любовь не содержит ничего постыдного. Если же мальчик посмеет допустить по отношению к себе нескромность или влюбленный на нее отважится, обоим небезопасно оставаться в Спарте: их приговорят к изгнанию, а в иных случаях даже к смерти».

Впрочем, плотская или платоническая, любовь к мальчикам, во-первых, должна была быть бескорыстной, а во-вторых, предписывалась законом в качестве обязательной. Элиан пишет:

«Когда кто-то из тамошних красавцев предпочел бедному, но честному вздыхателю богача, они приговорили юношу к штрафу, карая, мне сдается, слабость к деньгам денежным наказанием. Другого, человека во всех отношениях порядочного, но не испытывавшего любви к благородным юношам, они тоже наказали за то, что, обладая душевными совершенствами, он никому не дарит свою любовь; эфоры были уверены, что такой человек может сделать своего возлюбленного или какого-нибудь другого юношу подобным себе. Ведь привязанность любящих, если они добродетельны, способна воспитать в их любимцах добрые качества».

Знаменитый афинский законодатель Солон, живший в начале шестого века до н. э., тоже не чуждался однополой любви и ставил любовь к мальчикам, согласно свидетельству Плутарха, «в число благородных, почтенных занятий». Поэтому он законодательно запретил это занятие рабам «и некоторым образом призывал людей достойных к тому, от чего отстранял недостойных». Сам Солон «не был равнодушен к красавцам и не имел мужества вступить в борьбу с любовью, „как борец в палестре“, это можно видеть из его стихотворений».

Тем не менее, блюдя государственные интересы, Солон сделал немало и для распространения любви разнополой. По преданию, он создал в Афинах сеть публичных домов (диктерионов) и разместил их в районе, где они были не только удобны для посетителей (окрестности порта), но и имели идеологическую поддержку (недалеко от храма Афродиты). Учреждения эти были поставлены под контроль государства, причем Солон позаботился об их штате, закупив для этого азиатских рабынь. Сводничество Солон запретил, предложив карать его штрафом в сто драхм (436 граммов серебра), — единственное исключение было сделано для гетер. Такой же штраф был назначен за изнасилование свободной женщины. Мужчинам было запрещено торговать своими дочерьми и сестрами, но и здесь имелось исключение: если девушка уже была уличена в преступной связи с мужчиной, продать ее не возбранялось. Если же с любовником была застигнута замужняя женщина, то оскорбленный супруг имел право убить любовника на месте преступления. Плутарх считал этот последний закон нелепым, поскольку изнасилование той же замужней женщины каралось меньше чем полукилограммом серебра. Но возможно, Солон считал изнасилование менее тяжким преступлением, чем соблазнение, поскольку при этом страдало только тело потерпевшей, а при ее соблазнении преступник губил и нравственность, и доброе имя, и душу женщины (представление о душе и загробном воздаянии за грехи во времена Солона уже зарождалось).

Солон, несмотря на свое пристрастие к мальчикам и заботы о публичных домах, немало трудов посвятил законоустройству обычного гетеросексуального брака. По сообщению Плутарха, «Солон уничтожил обычай давать приданое и разрешил невесте приносить с собою только три гиматия (верхняя одежда. — О. И.) и вещи из домашней обстановки небольшой ценности — больше ничего. По его мысли, брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей; сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость, любовь».

Что же касается осиротевших невест, которые унаследовали от своих родителей состояние и были богаты без всякого приданого, о них Солон позаботился особо. Законодатель не без оснований опасался, что деньги одиноких девушек могут привлечь к ним мужчин, по возрасту уже неспособных к брачной жизни. Поэтому он издал закон, по которому «муж богатой сироты должен иметь свидание с нею по крайней мере три раза в месяц». Плутарх писал: «Если даже и не родятся от этого дети, то все-таки это со стороны мужа по отношению к целомудренной жене есть знак уважения и любви; это рассеивает многие неудовольствия, постоянно накопляющиеся, и не дает ей совершенно охладеть к мужу из-за ссор с ним».

Для того чтобы мужьям было легче исполнять свои предписанные законом обязанности, им на подмогу был издан еще один закон, согласно которому «невесте перед тем, как запереть ее с женихом, давали поесть айвы». Айва действительно издревле считается афродизиаком, вот только непонятно, почему закон предписывал давать ее только невесте, а не обоим супругам.

Если же айва не помогала, женщина (но не всякая, а именно богатая сирота) «получала право вступить в связь с кем-либо из ближайших родственников мужа». Плутарх считал, что этот закон направлен «против мужчин, не способных к брачному сожительству, но женящихся на богатых сиротах из-за денег и на основании закона производящих насилие над природой». «Мужчина, видя, что такая жена отдается, кому хочет, или откажется от брака с нею, или, оставаясь в браке, будет терпеть позор, неся наказание за свою жадность и наглость». Правда, богатой сироте «было дано право выбирать себе любовником не всякого, а только одного из родственников мужа, чтобы ребенок был близок по крови ее мужу и происходил из одного с ним рода».

Надо сказать, что афиняне далеко не все и не сразу оценили полезность новых законов — по свидетельству Плутарха, «к Солону каждый день приходили люди: то хвалили, то бранили, то советовали вставить что-либо в текст или выбросить». Но Солон ничего менять не стал и, заявив: «Трудно в великих делах сразу же всем угодить», уплыл в Египет. Кстати, в пути и он, и его спутники, вероятно, соблюдали полное воздержание, поскольку греки считали, что «корабли должны быть чисты от дел Афродиты» — по крайней мере, так утверждал позднее Ахилл Татий в своем знаменитом романе «Левкиппа и Клитофонт»… Как бы то ни было, законодатель покинул Афины. А законы остались — Солон предписал не менять их в течение по крайней мере ста лет.

«Dura lex sed lex, — говорили римляне. — Закон суров, но это закон». Действительно, в Древнем Риме писаные и неписаные законы по соблюдению нравственности были весьма суровы и весьма многочисленны. Они касались супружеских измен и разводов, проституции и мужеложства, брачных ночей и оргиастических культов… Они требовали от римлян обязательного вступления в законный брак и столь же обязательного деторождения. Их постоянно издавали, редактировали, отменяли, принимали снова… Юристы ломали головы, сенат заседал, императоры подписывали указы… А нравственность в Риме тем временем неуклонно продолжала падать.