Уральский следопыт, 1982-01 - Журнал «Уральский следопыт»

я его почти не замечал. Двигалась туда-сюда по рельсам железная махина, поднимала плиты, поддоны, фермы и ничем, абсолютно ничем не привлекала меня.

А теперь, едва приходила Аня и, о том о сем поговорив с нами, стремительно взбегала вверх по железной лестнице, все преображалось! Кран я уже не мог отделить от нее; он стал для меня почти одушевленным.

Когда не было работы, Аня спускалась вниз, и сразу же к ней спешил Хонин. Он и до этого умел быть опрятным, а сейчас в джинсах и короткой брезентовой куртке выглядел даже элегантно. Каску он надевал только во время работы. А едва выдавался перерыв, снимал ее и привычным движением поправлял волосы.

Стоя возле крана, они разговаривали друг с другом, и все, кто проходил мимо, внимательно поглядывали на них. Я же в своей мешковатой спецовке и каске, налезающей на глаза, выглядел, должно быть, смешно и держался в сторонке. Ко тоже от Ани глаз не мог оторвать.

Как-то, решившись, я подошел к ним – не посторонний же, – но Хонин сразу:

– Валера, у пас свой разговор, понимаешь… Однако Аня не приняла его тона:

– Никакой он не свой, Валерик, просто разговор, как все разговоры.

– Ему еще площадку надо расчистить, – заметил Хонин.

– Ну идите, расчищайте вместе. Почему же он один?

Хонина ничуть не смутило ее замечание.

– У нас разделение обязанностей. Он не может делать моей работы. Ну, стало быть, пусть свою делает… Пока что он не стропальщик.

– Да, он прав, – подтвердил я, – я уже знаю, что заполнение тары следует производить так, чтобы исключалась возможность выпадения груза из тары. Тару нельзя заполнять до краев, а лишь ниже на десять сантиметров…

Аня прыснула от смеха, а Хонин покраснел.

В эту ночь я не сомкнул глаз, размышляя о жизни. До сих пор все поступки Хонина как-то мало трогали меня. Ну, работа у него, действительно, не по его амбиции, ну, с буфетчицей у него что-то там… К девчонкам клеится… Ко всему этому я был безразличен. Отчего же меня прямо-таки в холодный пот бросило, когда он взял руку Ани в прорабской?

Я вертелся в постели, как на раскаленной сковородке. Что же это получается? Я, стало быть, должен рыться в грязи, расчищать площадку, а Хонин в это время – разговаривать с Аней? Это называется – «всякому свое»?

Вошла Ольга. За окном уже угасли все вечерние звуки. Комнату заливал тихий лунный свет.

– Почему не спишь?

– Бессонница.

– И у меня.

Мы долго молчали. За окном в лунном свете блестели тополя.

– Как тихо, – сказала Ольга. – Только листья суетятся. Ты знаешь, я читала где-то, что бывают звездные тени. Только увидеть их можно в тихую безлунную ночь на белом снегу. Говорят, они синеватые, едва различимые…

И мне показалось, я затерян в безмолвном заснеженном поле. На снегу рассеянные синеватые тени. Я ощутил их хрупкую сказочную красоту, необычность их.

– У нас новая крановщица, – сказал я. Сказал вроде совсем обычно и совсем спокойно, но Ольга поняла.

– Красивая?

Растерялся и помедлил с ответом.

– Ага.

Я почувствовал Ольгину улыбку.

– Понятно, тебе не дает спать красивая крановщица…

– Ладно тебе…

Ольга поворошила мне волосы.

– Спи и не думай о ней.

Она уже направлялась к двери, когда я спросил:

– Скажи, зачем живет человек?

Ольга остановилась. Глаз ее я не видел.

– Это смотря какой человек.

– Я не о том.

– Ах, ты о назначении человека… Ну, тут, по-моему, все ясно. Спи.

– Нет, постой. Для себя живет человек?

– Ну уж, для себя…

– А ведь всякое удовольствие он получает только для себя, правда?

– Как будто правда. – Ольга возвратилась, подошла ближе.

– Значит, все-таки для себя.

– Слушай, что это с тобой происходит? На такие вопросы каждый должен отвечать сам. Усек? Вот и спи…

Почему Ольга пришла ко мне? Будто услышала, как рассыпался мой сон. И никакой книги не взяла.

После разговора с Ольгой, хоть и был он мимолетен, я впервые совсем не так, как прежде, взглянул на самого себя. Я подумал о том, что отношения между людьми вовсе не так просты, как казалось мне, когда я со своими одноклассниками слонялся по подъездам и парку. Тогда все представлялось ясным и несложным. Главным было – найти какое-нибудь развлечение, избавиться от постоянной скуки. А на стройке я столкнулся с другим, сложным миром.

И я решил бороться за Аню. Вступить с Хониным в смертельную схватку. Я не видел иного выхода. Правда, все преимущества были на его стороне – возраст, опыт, броская внешность; о нем говорили, что он, когда приоденется, похож на артиста. Но и на моей стороне что-то было. Что именно, я пока не мог сказать, но чувствовал, что что-то есть. Все не так просто.

И с этой мыслью я уснул.

Наверно, в ту ночь меня уже нельзя было принять за девчонку.

Утром я поднялся к Ане на кран.

Хонин, правда, пытался меня остановить:

– Эй, килька, куда прешь? Но я уже был высоко.

Аня ждала, пока внизу самосвал сбрасывал в бадью бетон. Меня встретила улыбкой:

– Зачем сюда забрался?

– Понимаешь, я что-то хотел тебе сказать…

– Ты от Олега Ивановича?

– Нет. Я сам по себе. Хочу учиться на крановщика, понимаешь?

– Вот в чем дело… Тогда тебе надо на курсы, а не сюда. На тот год будет новый набор. Осенью.

– Я у тебя хочу.

– У меня?… Ну какой из меня учитель? Я и сама еще… Погоди-ка…

Звучно заработали контакты. Хонин внизу зацепил крючья за бадью с бетоном и поднял вверх руку в широкой брезентовой рукавице.

Аня забыла обо мне. Кран качнулся, мягко двинулся по рельсам, и потекли, блестя смазкой на солнце, тросы. Кран еще двигался по рельсам, а стрела уже пошла описывать огромную дугу, неся широкую бадью к работавшим внизу бетонщикам.

От страха у меня появилась непреодолимая тошнота. Чтобы не опозориться перед Аней, я быстро глотал слюну, вернее, не столько слюну, сколько воздух, И никак не мог избавиться от ощущения, что кран падает.

Под стрелой стремительно проносились стрижи. Над стрелой двигались напоенные утренним светом облака. Двигалась стрела, будто заваливалась на бок, двигалась где-то далеко в пустоте железная бадья с бетоном, вращались барабаны, наматывая тросы, глухо гудели моторы, и сам кран двигался по рельсам, словно заваливался назад. Я зажмурил на минуту глаза от этого обилия движения.

– Правда, хорошо