Рыжие волосы, зеленые глаза - Звева Казати Модиньяни

Джордано подошел кстолу, где был сервирован первый завтрак. Он почти не спал прошлой ночью ичувствовал себя разбитым. Сара пыталась убедить его немного поспать, перенестисовещание на вторую половину дня, но он не послушался: «Блю скай» была егожизнью, он слишком близко к сердцу принимал судьбу команды, а на Мистралясмотрел как на родного брата.

Он налил себебольшую чашку кофе. Джордано любил пить кофе обжигающе горячим, без молока исахара, считая, что нет в мире лучше средства против стресса и нервных срывов.Вот и сейчас он проглотил содержимое чашки одним духом, отлично, впрочем,понимая, что на сей раз патентованное средство не поможет ему обрести желанныйпокой.

Хороший спортивныйменеджер не может позволить своим пилотам, в нарушение правил игры, рисковатьжизнью людей и миллиардными капиталовложениями спонсоров. Если в командеотсутствует чувство товарищества, в этом нет вины проектировщиков, механиков,доводчиков, гонщиков: ответственность лежит на спортивном директоре. Джорданопрекрасно это знал, как знал и то, что ему придется давать отчет о происшествиис Мистралем Джанни Штраусу. Штраус-младший унаследовал от великого Петерасознание собственной значительности, но — увы! — не деловые качества. Приодной мысли о встрече с ним, о необходимости вступать в объяснения и читатьпокаянную молитву бедного Джордано прошибал холодный пот. И тут, словно демон,вызванный к жизни его воображением, Джанни Штраус вошел в комнату, не постучави не удостаивая присутствующих ни единым знаком приветствия.

Ему было околосорока. Худощавый, нервный, с бледным лицом и светлыми, уже редеющими на вискахволосами, он смотрел на окружающих сквозь очки в золотой оправе холодным иострым как сталь взглядом больших голубых глаз.

Говорили, что онкак две капли воды похож на свою мать, талантливую пианистку. От нее Джанниунаследовал страсть к музыке. Он даже закончил Венскую консерваторию по классуфортепьяно и держался вдалеке от отцовских дел до самой смерти Петера,оставившего ему в наследство все свое несметное состояние, включая «Блю скай».

Джанни остановилсяу дверей и обвел собравшихся пронизывающим ледяным взглядом. Наконец его глазаостановились на лице Джордано, и тот почувствовал, что его берут на мушку дляприцельного выстрела.

— Во что намвстанет эта милая шутка? — холодно осведомился Джанни. Он не любилавтоспорта, ничего не смыслил в «Формуле-1» и питал глубокую личную неприязнь кгонщикам, вероятно, завидуя их силе, смелости и напористости. Кроме того, емувообще не нравилась организованная отцом рекламная кампания, которую столь блестящепроводил в жизнь Джордано Сачердоте. Джанни был убежден, что вся эта затея скомандой «Формулы-1» есть не что иное, как дорогостоящий передвижной балагандля увеселения сотни служащих и непосредственных участников.

Подобноепредставление нового хозяина о команде «Блю скай» было в корне ошибочным:громадные капиталовложения полностью окупались рекламной отдачей. И директоркоманды, и сам Джанни Штраус прекрасно это понимали.

Мастерские вРэмзгейте, графство Кент, в получасе езды от Лондона выпускали шесть машин вгод, только две из которых участвовали в соревнованиях, и потеря одного из«болидов» была весьма чувствительной.

— Я задалвопрос, — сухо повторил Штраус.

— Тыпрекрасно знаешь, во что нам это встанет, — ответил Джордано, изо всех силстараясь сохранить спокойствие. — Но невозможно подсчитать, во что эта,как ты говоришь, «милая шутка» обойдется Мистралю.

— Вотименно, — кивнул Джанни Штраус, несколько сбавив тон. — Однако мызнаем, кого нам за это благодарить, — прошипел он, переводя взгляд на молодогоаргентинца.

— Ценю твойлаконичный стиль, — насмешливо заметил Ромеро. — Кому, как не тебе,бросать первый камень, ты ведь у нас праведник безгрешный, — добавил он свызовом.

В гостинойвоцарилось молчание, Джордано и Андреа не сводили глаз с хозяина и пилота.Рауль, казалось, не испытывал ни малейшего трепета перед могущественныммагнатом.

— Кому, какне тебе, — повторил он, нанося новый удар по шляпке уже забитогогвоздя, — возносить хвалу достойным и наказывать грешников.

Штрауспрезрительно усмехнулся:

— Ну разве тыможешь устоять, когда представляется случай разыграть сцену из пошлоголатиноамериканского телесериала?

Джордано Сачердотепонял, что пора вмешаться. Происшествие на автодроме в Монце потрясло его доглубины души, однако то, что происходило сейчас, нравилось ему не больше. Онмог только догадываться, на что намекает Штраус, но предпочитал оставаться вневедении.

Его лучший пилотедва не погиб, они потеряли кучу денег, надо было оградить репутацию «Блю скай»и с честью дойти до конца спортивного сезона. Он был спортивным директором, итеперь ему предстояло спасти то, что еще можно было сохранить.

— Во всемвиноват я, — сказал он, поворачиваясь к Джанни. — Я не сумел удержатьэтого парня в узде. С другой стороны, — и я это говорю не для собственногооправдания, — породистых лошадей не так-то легко объездить. Возможно, ястарею, теряю хватку. Ясно одно: несчастный случай произошел в результате моегопопустительства. Поэтому я считаю, что нам с тобой надо кое-что обсудить.Другим лучше при этом не присутствовать.

Джанни взглянул нанего с досадой.

— Я собираюсьвообще прикрыть эту лавочку, — ответил он. — Даже продав все по самоймизерной цене, я выручил бы не меньше сорока миллиардов. Неплохой глотоккислорода по нынешним временам.

Ледяной ужас,сковавший остальных, был именно той реакцией, на которую он рассчитывал, иДжанни злорадно усмехнулся. Инженер Сориа почувствовал приступ жгучей боли вжелудке и стал лихорадочно вспоминать, где он оставил порошки «Маалокс»,помогавшие ему контролировать хронический гастрит, мучивший его много лет ипросыпавшийся в минуты нервного напряжения. Этот подлый недоносок готов пуститьс молотка всю «конюшню», ставшую для него, Андреа Сориа, гордостью и смысломвсей его жизни. Кому он собирается продать? С кем ведет переговоры? И чтотеперь будет с командой? А его труды? Новаторские изменения, которые он вносилв двигатель?

Молчание прервалРауль. Никто не ожидал от него таких слов, никто даже не подозревал онеожиданно проявившейся стороне его натуры.

— Нет никакогосомнения в том, что именно я несу ответственность за случившееся, —спокойно сказал он, обращаясь к Джанни, — как, впрочем, и в том, что ты —ненормальный ублюдок.

Штраус неотреагировал на оскорбление.

— Продолжаешьломать комедию? — заметил он бесстрастно.

— Вероятно,во мне взыграло чувство собственного достоинства, которого я раньше за собой незамечал. Как бы то ни было, я собираюсь выложить тебе все. — Рауль смотрелна него, не мигая. — Ты явился сюда и устроил всем нам допрос третьей степени.А теперь еще и угрожаешь. Но за все это время ты не удосужился задатьодин-единственный, действительно важный вопрос: как дела у Мистраля? Он повсему миру рекламировал твои джинсы, он покрыл твое имя славой, завоевал длятебя кучу наград. Можешь продать «Блю скай», если надумал, или оставить еесебе, лично мне на это наплевать. Я больше не желаю иметь с тобой ничегообщего.