Поскольку я живу - Марина Светлая

Мисс Кларк была старше его на восемь лет и уже преподавала вокал в консерватории, куда он, зачисленный на обучение во имя программы собственной реабилитации и социальной адаптации, соизволил, в конце концов, явиться.

Над самим собой Мирош ржал тогда втихомолку – докарабкался до необходимости учиться по сложнейшим генным конструкциям. А в действительности, черт его знает, что было в ту пору в его голове. Затравленность отпускала, но ощущал он только неуверенность в собственных силах. И Мия эту неуверенность в нем почувствовала: в сочетании с голосом и поведением – коктейль гремучий.

На чашку кофе после занятий она пригласила его в первый же день. Она – его.

Они зависли в ближайшем Старбаксе, а потом, вооружившись фирменными стаканчиками, бродили по набережной Онтарио, разглядывая высотные здания, Си-Эн Тауэр и бесконечные яхты – от больших до маленьких. Иногда ему казалось, что он только тогда стал замечать что-то вокруг себя. Здесь тоже были чайки. Бесконечные стаи чаек.

Переспали они с Мией через неделю после этого кофе. Когда точно знаешь, чего ждет от тебя потенциальный половой партнер, вопрос исключительно в выборе – насколько готов ему дать то, что он хочет. С Мией было легко. Так легко, как он успел и позабыть что бывает.

У нее не находилось времени и желания терпеть ухаживания. Он не хотел ухаживать – откровенно ленился. Конфетно-букетный период отсутствовал напрочь, как если бы они были знакомы долгие годы. И в один день захотели друг друга.

Мия учила его вокалу, гоняла на занятиях, а он запрещал себе вспоминать словосочетание «приват-монстр». Потом они разбредались каждый в свою сторону. У нее была тысяча дел. Не преподаванием единым жила. Джазовый оркестр, в котором она солировала, играл по четвергам в Хай-Парке. БумБокс Саунд, где она записывалась бэк-вокалисткой, регулярно прибегал к ее услугам. Больной отец в хосписе перестал ее узнавать. Ей было не до любви. Ему – подавно.

И, тем не менее, им было хорошо вместе. И в постели, и в общении.

Может быть, в силу разницы в возрасте. Он нуждался в том, чтобы его взяли за руку и повели за собой. Он устал идти вперед на внутреннем резерве, которого совсем уже не осталось. Исчерпал самого себя. Появившись в его жизни, Мия дала толчок тому, чтобы он снова захотел шагать.

А он удержал ее от отчаяния, когда мистер Кларк отошел в мир иной, одномоментно прекратив мучения – и свои, и дочери.

Мия двигала – Мирош удерживал. Все справедливо.

Сколько бы это длилось, Иван не знал. Сколько могут продлиться такие отношения? Тянут ли на долгосрочный союз? Или оба всегда осознавали, что однажды он вернется домой, а у нее не будет времени на что-то более серьезное, чем секс? Возможно, она себе не оставляла этого времени, понимая неизбежность первого. А он не слишком мучился совестью, находя себе извинение во втором.

Но Миа Кларк – это Иван тоже понимал – где бы они оба ни находились, чем и с кем бы ни жили, останется тем человеком, который впустит его в свой дом и даст отоспаться. Напоит кофе из Старбакса и устроит втык за позаброшенные распевки.

 Мирош раскрыл глаза. Запах зеленого чая постепенно выветрился. В самом лучшем городе снова воцарилось море. А он тратил свою жизнь на другие города.

Осознание этого пришло давно и никуда не уходило. Никогда не уходило, где бы его ни мотало. Всё в нем.

Он поднялся, неспешно натянул джинсы, толстовку и выполз наружу из номера. Шести еще не было. Рань. Темень, едва подернутая розоватым маревом в воздухе.

А в фойе – яркие лампы, бьющие по нервам, и неспящая администраторша за стойкой. Не столь бойкая ввиду раннего времени суток – еще не сменилась. Легкий макияж, вишневого цвета пиджачок на белой блузке. Имя на бейджике: Раиса.

- Раинька, не спите?

Раинька подняла глаза от планшета и, кажется, тут же стряхнула с себя вялость.

- Ну что вы, на работе же! – улыбнулась она во все тридцать два.

- Скоро заканчиваете?

- Час еще. А вы чего так рано?

- А я не на работе, - губы растянуть еще шире, чем у нее, от уха до уха. – Не спится. Ключ дадите?

- От ресторана?

- Ага.

- Сейчас Андрея позову, - кивнула она, - подождите минутку. Перекур у него.

- Да куда ж я денусь, если встал.

Раинька упорхнула к охраннику.

Мирош остался торчать у стойки.

Когда он приезжал в Одессу, всегда останавливался в этой гостинице. Его знали. Считали местной достопримечательностью и все позволяли. В том числе торчать по ночам в ресторане у пианино. Раньше, правда, он еще значительно подчищал их запасы спиртного из бара. Тащил туда своих девок – пару песен показать. Но показывал не только музыку.

Администрация не возражала – не страдая излишней бережливостью, чаевые Мирош оставлял впечатляющие. Времена эти давно канули в Лету, а пианино осталось. Вместе с желанием играть. От его прежней шкуры, как иногда ему представлялось, и правда, только бесконечная жажда создавать музыку сохранялась неизменной. Даже из тех стихов, которые не были текстами.

У стойки снова показалась Рая, за ней семенил секьюрити. Зал ресторана ему открыли, а напоследок администраторша сказала:

- Если вам что-нибудь будет нужно, скажете, да?

- Ну, если понадобится, скажу.

Все, что ему сейчас было нужно – это прикоснуться к клавишам. Вертевшаяся в голове строка не оставляла в покое. Всего лишь строка – без рисунка, без ритма, без продолжения, без ничего.

Давным-давно его песни рождались за гитарой. Сейчас он извлекал их из всего, о чем имел хоть какое-то представление. Клавишными и в прежние времена владел немного лучше, чем струнными, ничего так и не освоив в совершенстве. Когда переполняла музыка, он бы и на ложках сыграл.

Теперь – был пуст, если не считать единственной строчки. В самых лучших городах пахнет морем. Ее он повторял раз за разом, пробуя на вкус, и пытался научить пианино проговаривать следом. Пытка инструмента и пытка себя самого. До тех пор, пока пальцы не пустились в извечный путь по клавишам, по знакомой последовательности черных и белых. Следом за мелодией, которую единственную разрешал себе иногда извлекать из воспоминаний. Пусть будет частью его.

Когда за окном забрезжит рассвет, наступает самое время для того, чтобы начать распеваться. Но вместо этого тихо, полушепотом он произносил текст «Второго Рождества». Море одно. Небо одно. Берега разные. Промерзшие до самой сердцевины берега.

А ресторан открывается неукоснительно в 7:00 – для внутреннего пользования, чтобы накормить постояльцев. И к тому времени, когда зал начнет заполняться людьми, узнаваемое лицо за пианино возьмет последний аккорд и ретируется, пока его не успели облепить даже те, кому он нахрен не сдался. Впрочем, чей-то день сегодня, одиннадцатого марта, определенно станет чуточку лучше от того, что успели застать до завтрака – пусть и всего на несколько минут.