Это твоя жизнь - Джон О'Фаррелл

Теперь, когда я об этом задумался, мне показалось странным, что такой занятой и знаменитый человек, как Билли Скривенс, находит время для бега трусцой. Я-то думал, что супербогачи нанимают других делать все эти нудные вещи за себя. Ходить в магазины, стряпать, прибираться в доме, отвечать на письма… Будь я миллионером, в первую очередь поручил бы кому-нибудь за себя бегать. Может, дело не в том, что убиваешь полчаса на физкультуру, а в том, как из-за этого преображается все твое остальное время? Как знать, не оттого ли я так мало успеваю за день, что не умею напористо штурмовать день с утра пораньше? Не потому ли вечно натыкаешься на фотографии таких триумфальных и преуспевающих людей, как Билли Скривенс и американский президент, — на пробежке? Если бы я начинал утро с каких-нибудь энергичных упражнений, может, и у меня весь день продолжался бы на том же высокооктановом уровне удачи? Возвращался бы домой заряженный, готовый вихрем решить все задачи дня, смелой галочкой отмечал бы каждый пункт плана, а потом садился почитать стихи перед уроком фехтования.

И я решился. Вместо ежеутренней разминки (плавное переворачивание страниц газеты и прихлебывание чая из кружки) отныне буду выпрыгивать из постели в шесть утра и отправляться за бодростью на пробежку по побережью, вверх, по утесам, в любую погоду. Начну через два часа. Вот так: отсчет нового динамичного режима. И я поставил будильник на нужное время. Головоломка о том, как привести жизнь в порядок, наконец-то была решена, и я вновь был не в обиде на мир…

Я ехал в поезде с нашим старым учителем математики, когда станционный громкоговоритель вдруг зазвенел как мой будильник. Я проснулся, и все оказалось сном. Часы показывали 6.00, и я расстроился, что будильник по ошибке зазвонил раньше времени, а потом опечалился еще сильнее, когда понял, что как раз таки вовремя. Давай, Джимми, вставай же! На пробежку! Сегодня первый день новой жизни, вперед, не тяни, расправь плечи или что там еще.

На миг я закрыл глаза, и тут, боюсь, меня похитили инопланетяне, или я попал в искривленное время, или случилось еще что-нибудь, потому что, хотя я открыл глаза почти сразу, часы нагло утверждали, что прошло три часа. На циферблате издевательски горело 9–15 надоедливым шрифтом цифровых часов, который казался слегка футуристическим где-то минут пять в 1973 году. Через десять минут я мчался по тротуару в сторону пляжа, влекомый собакой породы бордерская колли, которой не верилось в такую удачу. Бетти тащила меня вперед быстрее, чем я поспевал, но вдруг, учуяв брошенный объедок, нажала на тормоза, почти вывернув мне руку из сустава, и встала как вкопанная.

Бетти очень привередлива в еде в том смысле, что пища должна быть с прошлым. Обед из сплавного леса или выброшенного на берег старого штиблета были бы оскорбительны с точки зрения утонченного собачьего этикета. Но если в прошлой жизни это были продукты, а еще лучше остатки человеческого обеда, тогда она очень терпима к рецептуре. Вот излюбленный рецепт из «Гастрономической энциклопедии Бетти»: взять ножку цыпленка-бройлера, содрать почти всю кожу, бросить в травку на обочину на пару недель, дать хорошенько прогнить. Разложившуюся косточку слегка сдобрить грязью и муравьями и подавать. Глотать кость желательно целиком и при этом яростно ею давиться.

Когда мы вскарабкались по тропинке на утес, я уже не мог бежать. Я спустил Бетти с поводка, а сам кое-как ковылял по тропе в мокрой от пота футболке и шортах, хлюпая шлепанцами по сырой траве, обгрызенной кроликами. Именно здесь, как мне представлялось, я помчусь вдоль горизонта, временами обгоняя менее энергичных атлетов. Вместо того я согнулся в три погибели, тяжело дыша и борясь с приступом тошноты. Казалось глупостью лезть из кожи вон, чтобы выдумать себе очередную неудачу, и я с одышкой зашагал по дорожке.

На холм взбиралось стадо решительных ходоков. Они обогнали меня, будто я стоял на встречном эскалаторе, а их пружинистый шаг и хвастливые взмахи рук показывали миру, что это они идут, а я просто бесцельно шаркаю ногами. Как это люди умеют дать почувствовать, что ты неправильно делаешь даже такую элементарную вещь, как ходьба? Я всегда думал, что уж по крайней мере этот простейший навык освоен мною довольно давно, но, очевидно, ошибался. Во главе своры вышагивал самоуверенный гид с геодезической картой в планшете, который болтался у него на шее как гигантский кулон. Жаль, что в жизни у нас нет таких проводников, которые говорили бы нам, куда идти, подумал я. Несколько лет назад мне бы пригодились советы этого парня.

«Нет-нет, Джимми, назад, ты не туда свернул. Тебе надо во-о-он в тот городок, а там устройся на такую-то работу. За столом слева увидишь девушку, зовут Линда. Пригласи ее в бар, а через год предложи руку и сердце; заведите трех детей — Полли, Шона и Саманту. Все ясно?»

На последнем дыхании добравшись до первой вершины, я обернулся и взглянул назад — далеко ли забрался? Чуть выше, на холмах над утесами, была небольшая гольф-площадка, где с явным недоумением озирались два игрока, пока Бетти мчалась прочь с маленьким белым предметом в зубах. На парковке у подошвы холма стоял фургончик с большой спутниковой тарелкой на крыше — необычное зрелище в культурной глуши типа Сифорда. Может, это съемки для программы «Передвижная лавка древностей» из магазина протезов? Я снова попробовал перейти на бег. Решил свернуть налево, а там как раз оказалась тропинка, где накануне я разминулся с Билли Скривенсом. Но, перевалив через холм, я увидел толпу незнакомцев, явно не местных. Перед телекамерой с мрачным и многозначительным видом стояла шикарная женщина в пальто, которое лучше смотрелось бы на модных улицах Лондона или Брайтона, чем под воющим ветром Южных холмов, а двое менее важных типов разговаривали по сотовым.

Игнорируя все это, я последовал своей дорогой. Секунды через полторы я резко свернул к ним, надеясь разглядеть хоть какое-то объяснение: что же все-таки занесло группу репортеров на грязную вершину холма в Восточном Суссексе?

— А что это за благотворительная кампания? — спросил я девушку в пушистой куртке, с табличкой в руке.

* * *

Безвременная кончина знаменитостей — неизменно шок. Их известность связывает вас с ними, и утрата невольно становится отчасти личной. Но тут было иначе. Я действительно не был просто зрителем Билли Скривенса: накануне мы с ним на этом холме обменялись парой фраз. А сегодня — да, признаюсь — я пришел сюда на пробежку в надежде опять на него налететь, уж и не знаю, что бы я ему тогда сказал. И вместо этого узнаю, что два часа назад он действительно бегал как раз на этом холме, но ему стало плохо, он вернулся домой, а там тяжелый сердечный приступ — и он умер.

— Боже мой! Да ведь мы с ним здесь только вчера разговаривали…

— В самом деле? — взволнованно спросила девушка с табличкой и позвала ведущую программы: — Мэгги! Этот парень — знакомый Билли Скривенса.

Ее шефиня подошла и пожала мне руку.

— Мэгги Белфитт. Новости Би-би-си по Южному региону. Здравствуйте. Печальные известия.

— Вот именно. Невероятно. Я с ним здесь только вчера разговаривал.

— Ему было всего сорок четыре… — мрачно подумала она вслух.