Запредельное удовольствие - Алексей Макеев

– Знаете, – ответила Ольга Анатольевна, – насколько мне известно, Роман Витальевич романов на работе никогда не заводил. Я думаю, у него принцип такой. Хотя многие женщины его добивались, да что там – откровенно вешались! И это понятно: молодой, богатый, красивый. Есть на что позариться! Но он не обращал внимания. Я думаю, он этими красотками уже так пресытился, что и смотреть на них не хотелось. И я считаю, это правильно. Нельзя работу смешивать с личными отношениями, а то потом хлопот не оберешься! Да и жениться он не собирался, а женщинам ведь это в первую очередь нужно. Помню, одна уж так его атаковала! Прямо проходу не давала! Он старался вежливо с ней держаться, но нейтрально. Так она прямо сюда, в кабинет приходила! Ну, он ее чаем угостит и выпроводит. А однажды она такое устроила… – Ольга Анатольевна понизила голос до заговорщицкого шепота.

– Расскажите, пожалуйста! – тоном заядлого сплетника попросил Крячко и даже заерзал на стуле.

Секретарша бросила осторожный взгляд на дверь и стала рассказывать:

– Пришла она, значит, к нему поздно вечером, когда все занятия и процедуры уже закончились. Мы закрываться собирались, и я не хотела ее впускать, но она такая наглая – все равно прошла! Роман Витальевич один был. Не знаю уж, что она там ему говорила, только вскоре крики послышались. Я перепугалась до смерти! Думаю – идти не идти? Потом все же решила постучать. Кричу – Роман Витальевич, у вас все в порядке? А тут дверь как распахнется, и вижу – он эту девицу за шиворот волочет! Блузка на ней разорвана, волосы растрепаны, помада размазалась! Я прямо оторопела! А он ее разворачивает и громко так заявляет: «Ольга Анатольевна, будьте свидетелем. Только что эта женщина пыталась обвинить меня в попытке изнасилования, сымитировав ее». Та шипит, царапается, как кошка, и все норовит ему в лицо попасть. И кричит, что сейчас, мол, в полицию пойду и заявление напишу, а твоей секретарше никто не поверит! А Роман Витальевич так спокойно ей отвечает – иди, сама себя на посмешище выставишь! У меня, говорит, камера в кабинете установлена, так что все записано, как было. Ну, она прямо аж затряслась от злости! А потом ушла, прошипев на ходу: «Ты у меня еще пожалеешь!»

– Ничего себе! Бывает же такое, а? – осуждающе покачал головой Крячко.

– И не говорите! – подхватила секретарша. – И главное, у нее совести хватило и дальше сюда ходить. У нее, видите ли, абонемент до конца года оплачен! Правильно, не пропадать же деньгам!

– А когда это было? – поинтересовался Стас.

– Да в январе, сразу после праздников. Может, она еще не протрезвела окончательно после Нового года, не знаю.

– А что, в кабинете действительно установлена камера?

– Понятия не имею, – призналась Ольга Анатольевна. – Может быть, он просто так ее припугнуть хотел. Я все голову ломала: зачем камера в кабинете? Там же и не бывает практически никого!

– Да, да… Действительно, вроде незачем, – согласился Крячко. – А фамилию этой женщины вы мне не скажете?

– Сейчас. – Ольга Анатольевна отодвинулась, щелкнула мышью и принялась искать нужный файл. – Мне ведь приходится и весь учет по клиентам вести, – то ли пожаловалась, то ли похвасталась она. – А тут такая прорва работы! Похлеще бухгалтерии!

Пока Ольга Анатольевна возилась со своими файлами в поисках нужного, Крячко раздумывал над тем, стоит ли в отсутствие Плисецкого проникнуть в его кабинет и осмотреть его на наличие камеры? Это можно было сделать двумя способами: легальным и нелегальным. Для легального надо было всего лишь убедить Ольгу Анатольевну отпереть кабинет. Для Крячко это не представлялось сложной задачей. Секретарше нужно лишь внушить, что от этого зависит благоприятный исход поисков Романа Витальевича и что Леонид Максимович за такое только похвалит. Так как она показалась Крячко весьма любопытной особой, то, скорее всего, согласилась бы.

А для нелегального вторжения в кабинет достаточно просто выпроводить куда-нибудь секретаршу под благовидным предлогом, причем постараться сделать так, чтобы она подольше не вернулась. Крячко уже осмотрел навскидку замок, открыть такой для него пара пустяков. И не над этим он ломал сейчас голову: при необходимости он нашел бы еще массу способов проникновения в директорский кабинет.

Волновало его другое: как потом объяснять Плисецкому свое самоуправство? Ведь если допустить, что камера все же существует, то на ней неминуемо отразится появление Крячко. И даже если он потом сотрет с пленки этот момент, все равно будет ясно, что ее трогали. Что там подумает Плисецкий о Крячко в этическом смысле, Станиславу было безразлично – на этику он плевать хотел. Он боялся спугнуть Плисецкого раньше времени, потому что по-прежнему не доверял этому человеку. Знакомство и беседа с ним не сняли в глазах Крячко подозрений с компаньона исчезнувшего Любимова, да это и беседой-то назвать нельзя было. В одном Крячко убедился стопроцентно: Плисецкий нервничал и явно чего-то недоговаривал. И показать ему сейчас, что он на подозрении, было бы тактически неверным ходом. Посему Стас решил все же отказаться до поры до времени от этой затеи. До того времени, пока он хотя бы не встретится с Гуровым и не поделится с ним полученными сведениями, сопоставив с его.

– Вот, нашла! – произнесла Ольга Анатольевна, отрывая Крячко от его крамольных мыслей. – Круглова Любовь Владимировна.

– Адрес, телефон есть? – спросил Крячко.

– Адреса нет, а телефон есть. Вам продиктовать?

– Обязательно, – кивнул Крячко и достал из кармана пухлую записную книжку, которой пользовался в крайних случаях: все, что касалось письма, не вызывало у него положительных эмоций, и он больше надеялся на свою память. Посему записная книжка служила ему уже не один десяток лет и за эти годы существенно поистрепалась. Однако Крячко ее не выбрасывал, поскольку в ней на внутренней стороне тоже существовали кое-какие записи. Они были сделаны давным-давно, Крячко и сам уж не помнил, к каким людям и событиям имели они отношение. Дело в том, что, экономя место, Станислав использовал сокращения, смысл которых благополучно забывал. И когда доходило до нужного контакта, сам не мог понять, что обозначают эти, мягко говоря, странные записи.

Однажды весь отдел ломал голову над тем, что означает таинственное слово «стодор-жабд». Крячко даже обещал выставить пиво тому, кто первым догадается. Версии выдвигались самые разные, одна фантастичнее другой.

Разгадка пришла неожиданно, когда у Крячко разболелся зуб. Причем так, что он начал опрашивать всех коллег на предмет рекомендации хорошего стоматолога. Тут-то он и вспомнил, что, когда этот зуб заболел у него еще полгода назад, жена посоветовала ему знакомого зубного врача и дала его телефон. Крячко позвонил, выяснил стоимость услуг, и она ему не понравилась. К тому же вечером на работе он выпил с сослуживцами граммов триста водки и заглушил, наконец, распоясавшийся нерв. Тогда-то он и записал над номером слово «стодор-жабд», что означало «Стоматолог дорогой – жаба душит».

Под диктовку секретарши Стас нацарапал девятизначный номер, пометив его рядом как «Истшанизн», что на его языке означало: «истеричка – шантаж – изнасилование».