Властелин Сонхи - Ирина Коблова

Потом он за хвост выволок из сугроба измочаленное и забрызганное кровью чучело крокодила, посадил его рядом со снеговиком – красота получилась! Крокодил скалил зубы и опирался растопыренными передними лапами на сбитый из снега холмик. Те, кто подсматривал из окошек, напугались и затаились: им и невдомек, что это сделал гнупи-невидимка.

– Здоровский у меня снеговик, правда же? – обратился Шнырь к Хенгеде.

Раз она знает о его присутствии, отчего не поговорить?

Не отозвалась. Присев рядом на корточки, гнупи заглянул ей в лицо: опухшие лиловые веки прикрыты, разбитые губы шевелятся – как будто что-то неслышно бормочет.

Шнырь злорадно ухмыльнулся: ерундовое у рыжего заклятье. Едва ушел, сразу перестало действовать, вон как девицу-то скрючило! Долговременные обезболивающие заклинания – непростая наука, даже из магов-лекарей не всякий в полной мере ими владеет, но те всегда держат под рукой свои зелья.

– Чем хныкать, на снеговика, говорю, посмотри! – слегка подергав Хенгеду за клочок изодранной жакетки, потребовал Шнырь. – Тогда маленько отвлечешься…

Не то чтобы он ее жалел, но очень уж хотелось похвастать своим достижением.

Девушка разлепила веки – глаза-щелки мутные, горячечные – и невнятно произнесла:

– Я люблю его, люблю… Я его люблю, ох, как же больно…

– Моего снеговика любишь? – восторженно завопил гнупи. – Правда?!

– Я люблю Тейзурга… Больно… Я раньше думала, никогда не влюблюсь, но это сильнее всего, сильнее боли… Ты ведь у него на службе? Мне все равно, расскажешь ты ему или нет… У нас с ним одно имя на двоих – это не случайно, наверняка не случайно… Ничего случайного не бывает… Когда он сбежал из Паяны, он устроил маскарад с переодеванием и выдавал себя за девицу по имени Энга. У нас есть имя Хенга – сокращенное от Хенгеда, а молонцы произносят его, как Энга, поэтому у нас с Тейзургом имя одно и то же… Как будто связь, которая никогда не порвется, интересно, он об этом знает или нет, но даже если не знает, все равно мы связаны через имя…

Ее бормотание становилось все более нечленораздельным, а от разбитого лица исходил жар, как от кастрюли с кипятком. Шнырь снова попытался привлечь ее внимание к снеговику, но тут послышался нарастающий шум – перестук копыт, скрип, хлюпанье подтаявшей жижи – и из-за угла выкатилась карета. Над козлами покачивался фонарь в железной оплетке, похожий на пойманную звезду. Люди кого хочешь посадят в клетку: хоть звезду, упавшую с неба, хоть какого-нибудь невезучего гнупи.

– На снеговика не наедь! – завопил Шнырь, кинувшись наперерез.

Вороная кляча с куцым султанчиком крашеных перьев шарахнулась в сторону. Возница сдал назад, забубнил что-то обережное. Из кареты выпрыгнул Хантре, сгреб девицу вместе с одеялами и погрузил внутрь, а тюфяк пинком отправил к себе в кладовку.

Шнырь устроился на запятках. Пока не повернули за угол, он с гордостью любовался снеговиком и крокодилом – те как будто провожали его благодарными взглядами.

Слух у гнупи острый, так что доверенный шпион Тейзурга всю дорогу слушал, о чем разговаривали пассажиры кареты.

– Я давно поняла: Госпожа Вероятностей делает подарки не тем, кому они больше всего нужны. Если бы Тейзург относился ко мне так же, как к тебе…

– Если ты его на это раскрутишь, я на радостях у вас на свадьбе на столе спляшу. А потом на обломках стола.

Шнырь хихикнул, представив себе эту сценку.

Рыжий опять пустил в ход обезболивающее заклятье, и вскоре Хенгеда перестала молоть чушь.

– Ты поклялась насчет Зинты, не вздумай нарушить слово. Под землей достану, и от Северного Пса тебе спасенья не будет.

– Считаешь, я стала бы вредить лекарке под дланью Милосердной?

– Ты службистка и готова выполнить любой приказ своего начальства.

– По-твоему, ларвезийские службисты лучше овдейских?

– Судя по тому, что я знаю, вы друг друга стоите.

Шнырь трясся на задке кареты, ежился от ледяных брызг и сердито думал, что поди разбери этого рыжего. Вот зачем он помогает Хенгеде, ежели при этом глядит на нее, как на ядовитую жабу? Другое дело, если б ему была здесь какая-то выгода, или азарт, или приятность, но сейчас-то зачем? Она ему не нравится, а он все равно не бросил ее помирать на заснеженной улице… Обычно Шнырь догадывался, почему люди поступают так, а не иначе, но Крысиного Вора не поймешь.

Прорваться в Накопитель оказалось не так уж и трудно. Для Повелителя Артефактов – плевое дело. Это и впрямь гигантский артефакт, отзывающийся на все твои импульсы и команды – при условии, что ты не какой-нибудь завалящий недоумок, а Дирвен Кориц, вооруженный Наследием Заввы.

Еще и все видно: будто бы эта громадина сверху донизу усеяна глазами, которыми можно воспользоваться, только собственные глаза перед этим надо закрывать, а то картинки накладываются одна на другую, и башняк сносит, как после запретного пива, настоянного на китонских грибочках.

Обнаружив эту возможность, Дирвен вначале рассматривал нутро Накопителя с жадным любопытством. Грандиозный сумрачный зал. На полу, на стенах, на потолке и на колоннах выложены золотой мозаикой руны Отъятия и Перенаправленности. Цепочки повторяющихся символов тянутся к верхней точке пирамиды – там все они сходятся вместе, и дальше… Ну, ясно, это же тот самый канал, по которому выходит наружу сила, словно вода из водопроводного крана! Маги-кормильцы ее отсюда черпают и снабжают остальных… Хотя в последнее время уже не черпают и не снабжают: этот опустевший Накопитель накрылся медным тазом, да и другие, по словам Чавдо, тоже. Ха, вот, значит, какие у магов «временные затруднения» – теперь Дирвен в курсе их главного секрета!

Но куда подевались все древние волшебники, которые раньше тут жили и занимались наукой? И где они жили, если большую часть пирамидальной постройки занимает колоссальная рабочая полость, предназначенная для аккумуляции и перекачки силы?

Он не сразу обратил внимание на неширокие кольцевые галереи, тонувшие в темноте за колоннами. От громадной полости зала их отделяли перила, вниз вели лестницы. На всех ярусах ряды одинаковых дверей, и на каждой все те же руны. Окон в Накопителе не было, лампы не горели, но тамошние «глаза», которыми воспользовался Дирвен, видели все детали обстановки, словно в полумраке.

Жилые кельи или рабочие кабинеты?.. Его охватило неприятное предчувствие: словно почуял запах падали за секунду до того, как увидел возле дорожки гниющую требуху. Пусть он не видящий, у хорошего амулетчика интуиция тоже неслабая – по крайней мере, когда дело касается артефактов.

У здешних артефактов мерзкое предназначение, он ощутил это до того явственно, что в животе что-то сжалось в комок.

Вместо того чтобы перейти на новую «точку зрения» по ту сторону ближайшей двери, он эту дверь попросту вышиб. А за ней… Да ничего особенного за ней не было: каморка с деревянным топчаном, в углу белеет мелкое фаянсовое судно вроде тех, что в лечебницах подсовывают лежачим больным. Посудина испачкана засохшими нечистотами. В стенной нише глиняная кружка-поилка с надбитым носиком и скомканное грязное полотенце. А топчан коротковат, Дирвен не смог бы вытянуться на нем во весь рост – рассчитан то ли на ребенка, то ли на какую-нибудь малорослую нелюдь. И снабжен невысокими откидными бортиками, которые держатся на петлях и крючках, а из постели на нем только засаленный тюфяк. На потолке убогой комнатушки царственно сверкают золотом руны Отъятия и Перенаправленности.