Зенитная цитадель "Не тронь меня!" - Владислав Шурыгин

Самохвалов и рад бы казаться строгим, да разве только слепой не заметит, не рассмеется: на лице Сихарулидзе до самых ушей были наведены зеленой краской лихие усы. Покраснев, как мак, то ли от стыда, то ли от возмущения, Сихарулидзе возбужденно вскинул вверх тонкие руки:

— Я что такое сделал? Ничего не сделал. Нэмножко, совсем нэмножко один дэвушка обнял. Ну, немножко пошутить хотел… Э, разве это плохо? А они меня схватили и усы испортили, видишь, да?

Самохвалов, сдерживая улыбку, сказал, что, так и быть, выручит, но в следующий раз пусть даже и не подходит…

— Большое начальство к нам! — послышалось рядом.

Самохвалов взглянул за борт: к плавбатарее подходил катер, да не какой-нибудь, а командующего флотом! Катер уверенно пристал к борту, и следом за матросом-швартовщиком на трап ступили двое командиров и вице-адмирал Октябрьский.

К командующему флотом спешил командир плавбатареи Мошенский. Видя все это, старшина Самохвалов прикрикнул на Сихарулидзе:

— Ну, матрос, беги на самую нижнюю палубу, туда, где темней! Не до тебя сейчас, не до усов! Да не высовывайся, а то самого командующего напугаешь, а он за это — всех нас!

— Товарищ старшина! Дорогой! Чкара — быстро побежим, успеем! — Сихарулидзе путал русские слова с грузинскими.

Сквозь шум и лязг донесся четкий рапорт командира плавбатареи командующему флотом.

— Видишь?! — делая свирепое лицо, указал рукой Самохвалов. — Не пройти теперь на бак. Прячься!

* * *

Среднего роста, подвижный, остроглазый, вице-адмирал Октябрьский за какой-то час успел побывать на важнейших постах и участках плавбатареи. Он подходил к орудиям, интересовался секторами их поворота и обстрела, подробно расспрашивал о средствах связи и предполагаемом взаимодействии с береговой противовоздушной обороной, заглянул в боевую рубку… Заметил главному строителю плавбатареи Лозенко:

— Что-то прорези высоковаты… Моря не увидите!

Владимир Акимович Лозенко не нашелся что ответить, выручил главный инженер Феликс Иванович Кривчик:

— А вы, товарищ командующий, взгляните на богатыря — командира плавбатареи! По нему и смотровые щели.

Находившиеся в рубке обернулись. Мошенский смутился.

— Что же он тут, вечный командир, что ли?

— Вечный не вечный, а ему вы доверили быть первым! — бойко парировал Кривчик.

Октябрьский помолчал. Еще раз окинул взглядом внутренность боевой рубки, буркнул: «Добро» и направился к выходу. Уже на верхней палубе спросил у инженеров, уложатся ли строители в сроки. Лозенко ответил чистосердечно:

— Трудновато, товарищ командующий флотом!

И опять пришел на помощь Кривчик:

— Для полной гарантии и надежности надо нам позарез, товарищ командующий, денька три к контрольному сроку добавить.

Октябрьский помедлил, снял фуражку, вытер платком блестящую от пота бритую голову.

— Добро. Три дня даю. И ни часу больше!

Судя по всему, командующий флотом остался доволен результатом осмотра. Уже на трапе, спускаясь в катер, взглянул снизу вверх на застывшего Мошенского:

— Командир! Людей учить немедленно! Отныне — никаких работ. Пусть заводчане доводят «Квадрат» до ума. Я им три дня добавил. А вашим людям нужны тренировки. Сколачивайте расчеты. Понятно?

— Понятно, товарищ командующий флотом! — несколько стушевавшись, ответил Мошенский.

Черные, глубоко сидящие глаза адмирала пристально глянули из-под лакированного козырька фуражки. Может, в эту минуту подумалось ему: «Не очень-то боек командир плавбатареи…» Однако по месту прежней службы флагманский специалист-зенитчик, в недавнем прошлом командир первой башни главного калибра линкора «Парижская коммуна», характеризовался как волевой, дисциплинированный командир и отличный артиллерист.

Тронув пальцами козырек, адмирал спустился в катер. Застрекотал мотор, голубое облачко дыма заклубилось за расходящимися волнами…

«Всего неделя… За нее все надо успеть!» — подумал Мошенский. С этой минуты он прямо физически ощутил груз возложенной на него ответственности.

* * *

Улучив минутку, Мошенский забежал домой.

— Я всего на часок, Вера, — точно оправдываясь, сказал Сергей. — Завтра или послезавтра — подъем флага и… А пока доделки, доработки, учеба… Работы — выше головы.

— У меня плохая новость, Сережа. Приходили из штаба со списками. Сказали, что в ближайшие дни семьи комсостава будут эвакуировать из Севастополя… — Глаза жены тревожно блеснули.

— Знаю… — глухо ответил Мошенский, кашлянул, чтобы придать голосу обыденность. — Почему ты думаешь, что это плохо? Может, как раз будет лучше. Ты должна в спокойной обстановке родить ребенка. А здесь — бомбы, снаряды. Ты должна…

— Сергей! — обиженно остановила она его. — Ты же знаешь, я не люблю эти «должна», «должен»… Я не хочу никуда уезжать! У меня есть своя квартира, и она пока цела!

Он положил ей руки на плечи, заглянул в глаза:

— Успокойся. Тебе нельзя сейчас волноваться. Может быть, еще никого никуда и не отправят. Просто на всякий случай у них эвакуационные списки, должно быть все готово… Понимаешь? И потом, знаешь, эвакуация будет морем, пока нет плотной блокады. А если и отправят, то ведь не тебя одну, а всех женщин и детей. Война ведь… Мы должны быть спокойны за вас и не рваться к домам и семьям. Ты жена командира, и… ты сознательная. Ведь так?

Она грустно улыбнулась. Заспешила на кухню, говоря на ходу:

— У меня сегодня, как назло, ничего не готово… Ждала тебя каждый день. Была сегодня на рынке, мясо купила, а делать с ним ничего не могу: тошнит.

— Давай сюда! Я живо из него сделаю, что требуется. Отбивные, котлеты? Что вы желаете? — Он, шутя, обогнал ее, отстранил от кухонного стола.

Стоя возле окна, она глядела на него, и необъяснимый внутренний голос, казалось, твердил ей: «Запомни эту встречу! Скоро надолго расстанетесь… Гляди! Запоминай!»

Сергей крутил ручку мясорубки. Он по-прежнему был с «военным загаром» — у него загорели лишь кисти рук, лицо да шея. А хвалился ведь, что все подчиненные за дни строительства батареи загорели, как негры. Значит, сам ходит в кителе…

Ел он с аппетитом. Старался шутить, но сам понимал, что сегодняшняя встреча с женой, возможно, последняя перед выходом в море. Он бы не был самим собою, если б не нашел времени сказать:

— Ну а теперь, Верунчик, давай на всякий случай обговорим вариант твоего отъезда. Если эвакуация все же будет, то, я считаю, тебе надо ехать к Ане, в Ташкент. Сестра поможет тебе с малышом.

Они прощались на улице, возле подъезда.

За какие-то час-полтора, проведенные дома, Сергей заметно преобразился, словно и не был он усталым, помятым, с руками, впитавшими красноватую ржу железа… Он стоял перед Верой в новой, с иголочки, форме с сияющими латунными пуговицами. Стрелки на брюках такие, о которых он когда-то любил говорить: «Дотронься — руку порежешь». Старую рабочую форму он уложил в чемоданчик, который теперь держал в руке.