Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ - Сергей Бабурин

Бабушка, Ирина Сергеевна Бабурина (Королева) занималась только семьей и хозяйством. И всем своим детям дед с бабушкой дали хорошее воспитание и образование.

Дед Наум Бабурин чуть не был расстрелян белыми после установления их власти в Таре. Спас офицер царской армии, которого незадолго до того дед выручил от красных: увидев приготовления к казни, офицер взял деда на поруки, о чем бабушка Ирина благодарно вспоминала даже в 70-е годы. Дед Наум умер, окруженный заботой близких, в 1970 году.

Другой дед, Николай Петрович Кульбедин (Кульбеда), приехал из Брестской области Белоруссии, городка Мотоль, который в средневековье был городом с Магдебургским правом, а в XXI веке едва вытягивает и численностью населения, и уровнем развития производств лишь на село. Приехал в Семипалатинск осваивать Южную Сибирь. Хотя был, по некоторым сведениям, из семьи священника.

Если дед Наум уклонился вначале от белой мобилизации, потом от красной, общественной суеты избегал, то дед Николай, судя по всему, страстный и деятельный, ввязался в гражданскую войну, которую закончил, гоняя басмачей в Ферганской долине. Н.П. Кульбедин вступил в ВКП(б) и, как человек партийный, был брошен на потребкооперацию в село. Возглавлял РайПО, был в конце 30-х арестован. «Убеждали» признаться в совершении предъявленных преступлений, очевидно, серьезно, поскольку даже когда повезло — он дотянул до «пересменки» Ежова и Берия, — и он был выпущен, но выпущен в таком состоянии, что, едва добравшись до своего села, умер.

Его родители, Петр Кульбеда и Кристина Мацукевич, приехали к сыну в Семипалатинск в середине 20-х и из-под польской оккупации, и явно прячась от большевизации европейской России. Если прадеда не стало еще в годы НЭПа, то прабабушка Кристина прожила жизнь долгую, моя мама запомнит ее прекрасно.

Бабушка по материнской линии, воспитывавшая меня в раннем детстве, Анна Максимовна Волкова, тайну своего происхождения и юности, дожив до 90-х годов XX века, унесла в могилу, боясь этой темы и никому ее не доверив. Всю жизнь проработав в больнице детской медсестрой, она чуралась любых разговоров о политике. Не отличались словоохотливостью и две ее сестры, и бабушка Таисия, и бабушка Екатерина. А мы, молодые и глупые, не нашли во время возможности расспросить о предках серьезно и настойчиво. По некоторым сведениям, они были из казачьего рода. Что известно достаточно точно — из ссыльных.

У цельной личности не может быть проблем, есть только возникающие непрерывно задачи разной сложности, которые надо решить. И они личностью решаются. Но может быть и другой подход. Мой студенческий друг Виктор Костюнин говаривал, что проблемы любого человека делятся на две категории. Первые — это те, которые неразрешимы. Не стоит тратить на них время. Вторые же решаться сами собой, без какого либо влияния с твоей стороны. Тем более, надо выбросить их из головы.

Интерес к общественным, политическим вопросам как-то сложился, сформировался у меня еще в школьные годы, когда зимними морозными днями я читал книги или сидел около радио (телевидения тогда у нас в Таре не было), слушая подряд все радиопрограммы, от «Клуба знаменитых капитанов», любых радиоспектаклей и до выпусков новостей. Читая художественные, а потом уже общественно-политические книги, я интересовался тем, что происходило в прошлом, что происходит в дни, когда мы живем.

Сколько себя помню, любил историю и довольно рано стал чувствовать ее неполноту. Стремясь восполнить пробелы, начиная с восьмого класса (год 1973) я стал искать встречи с теми, кто сидел при Сталине, и с теми, кто сажал. Беседы с такими людьми обострили мой интерес к отечественной истории первой половины XX века.

Многое дали мне переписка и беседы с легендарной Н.И. Сац, народной артисткой СССР, с омской легендой, первым секретарем Омского обкома ВЛКСМ в середине 30-х гг. В.И. Шунько, одним из немногих, кто, пройдя через арест вместе с другими комсомольскими лидерами во главе с А. Косаревым, провел долгие годы в заключении, но выжил.

Но начиналось все со школы. Незабываемыми были, например, встречи с одним из старейших тарских комсомольцев, Сергеем Михайловичем Руневым. Они с его будущей женой, Симой Максимовной, вступили в комсомол в Таре в 1919 году, сразу после освобождения Тары от колчаковцев. В 1921 году С.М. Рунев вступил уже в партию большевиков, а в 1974 году или в 1975 году, незадолго до нашего знакомства, его из КПСС исключили.

Исключили не по политическим мотивам, а с формулировкой «за бытовое разложение», за страстную, но изменчивую любовь к женщинам. Его честно пригласили в районный комитет партийного контроля, и тогдашний председатель этого комитета Меньшенина, мать моей одноклассницы, его увещевала, пытаясь отговорить от очередной женитьбы (официально седьмой). Уговорить не смогла, он вступил в брак, и его исключили.

У С.М. Рунева в доме не было книжных полок, но откуда-то он откопал две книги и с легкостью подарил мне, малознакомому пацаненку. Первая, достаточно новая, была из серии «Жизнь замечательных людей» — сборник очерков о М.Н. Тухачевском и нескольких других военачальниках. Вторая была еще с «Ъ», явно издания дореволюционного, с выдранным титульным листом. На потертом переплете значилось: «К. Каутский». Много позже я все-таки сумел ее идентифицировать, установив, что это был перевод на русский язык теоретической работы К. Каутского «Эрфуртская программа». И такая книга долежала в нашей глухомани в чулане до 70-х годов XX века!

Так вот, С.М. Рунев рассказывал мне и о 20-х годах, и о том, как он работал и служил в Таре в НКВД в 30-е годы. О психологии, общих настроениях. Бывали и курьезы.

Когда он в 1937 начал ухлестывать за сосланной, по его словам, в наш город женой маршала Тухачевского, его пригласил к себе начальник райотдела НКВД и сказал:

— Или эта баба, или партбилет. Выбирай.

Он, что не странно для тех времен, выбрал партбилет.

Я пытался робко заметить (уже имея, пусть и бессистемное, но четкое представление о судьбах многих людей в 30-е годы), что не могла появиться у нас в Таре Нина Евгеньевна Тухачевская. Она была после ареста мужа сослана в Астрахань, где вскоре арестована, потом возвращена в Москву и там расстреляна. Может быть, говорю, это была какая-либо из сестер маршала Тухачевского? Ветеран упорствовал, что ухаживал за его женой.

Его рассказ, безусловно, требовал тщательной проверки, открытия всех и поныне закрытых архивов.

Размышляя о яркой и непростой судьбе поколения наших дедов, всего нашего Отечества в первой половине XX века, я продолжал искать очевидцев, просто информированных людей, завел даже картотеку на политических деятелей и военных России 1900–1953 годов. А вспомнил беседу с Руневым ради того, чтобы подчеркнуть — именно такие житейские разговоры формировали мое отношение к официальной версии нашего недавнего прошлого, а отношение становилось все более критическим и крамольным.

Страна, в которой мы жили

Последние годы очень односторонне и предвзято говорится о периоде Советской власти в России, о социализме и о Советском Союзе. Порой ловлю себя на мысли, что с авторами злобных пасквилей мы жили в разных странах.