Князь-пират. Гроза Русского моря - Василий Седугин

Ласковые слова смутили его. После расставания он вспоминал о ней, но в последнее время ее образ померк и растворился, текущие дела полностью захватили его и поглотили все прошлое.

— В Звенигороде я… Забот много, — сбивчиво отвечал он, чувствуя, как невольно попадает под влияние ее красоты и обаяния…

— Слышала, слышала, — продолжала она, не отрывая взгляда от его лица и все так же обворожительно улыбаясь. — Говорят, ты в своем княжестве устанавливаешь закон и справедливость. Так ли это?

— Стараюсь установить. Так, наверно, поступают все князья в своих владениях.

— Ну, я бы не сказала, — протянула она и взглянула куда-то в сторону, как видно, подумав о чем-то. Потом снова обратилась к нему: — Говорят, половцы намерены напасть на наши владения. Ты один или со своей дружиной прибыл?

— С войском.

— Ну дай Бог отбить вам нападение нечестивых, — проговорила она и стала спускаться по лестнице. Иван проводил ее в взглядом, пока она не скрылась за одной из дверей, а потом поднялся на второй ярус, разыскивая Владимирко.

Однако его не оказалось, он умчался по своим делам. Принял Ивана воевода Удача Прокшинич, тотчас ввел в курс дела:

— Один из половецких ханов, которому Владимирко ежегодно посылает подарки, сообщил, что правобережные половцы собираются совершить набег на наши владения. Так ли это, покажут ближайшие дни. Но дозорные на границе заметили скопления конницы, вдоль рубежей несколько мелких ханов разбили стойбища. Так что надо быть настороже, потому князь и собирает силы в Галиче. Пока располагайся со своей дружиной в посаде и жди приказаний.

Иван не стал занимать дома галичан, а раскинул палатки на берегу Днестра; палатки у воинов были новые, он приобрел их в Суздальской земле, где растили лен и ткали из него добротное полотно.

Ночь прошла спокойно, а наутро Владимирко назначил смотр всему войску, чтобы проверить, как князья и бояре снарядили своих воинов. Отряды проходили по площади, а князь с воеводой стояли на паперти собора и строгими взглядами осматривали многочисленное воинство. Потом Владимирко вызвал военачальников во дворец, распекал нерадивых и хвалил заботливых.

— А лучше всех выглядели воины князя Звенигородского Ивана Ростиславича, — проговорил он, милостиво взглянув на Ивана. — Недолго властвует князь в своем владении, а самые добрые вести приходят о нем. Радеет он всей душой и о богатых, и о сирых!

Приятно было слушать Ивану такие речи, благодарно воспринимал он похвалы и от других князей и бояр, которые тотчас посыпались со всех сторон. В приподнятом и радостном настроении пришел он на обед к князю, который тот устроил для своих военачальников. К столу подали сытную еду: шти с курицей, забеленные сметаной, и мясные блюда — ножки бараньи, начиненные яйцами, и рубец с кашей; на питье поставили только квас. Враг был на пороге, расслабляться было нельзя.

Гости быстро поели, а потом завели между собой неторопливые разговоры. Ивану надоел шум, он вышел в коридор. И тут же увидел Анну. Она стояла со служанкой, они о чем-то разговаривали. Увидев его, она отпустила служанку и стала, улыбаясь, глядеть на него. Ему ничего не оставалось делать, как подойти поближе.

— А я была уверена, что ты выйдешь, — игриво сказала она.

— Так ты ждала меня? — удивленно спросил он.

— Не то чтобы ждала, но как-то была уверена в нашей встрече.

Она стояла так близко, что он почувствовал тонкий аромат ее духов. Это был тревожный женский запах, который будил в нем какие-то странные, неясные предчувствия.

— Приглашаю тебя в свою светлицу, — сказала она, и глаза ее неестественно заблестели.

— Удобно ли? Ведь ты замужняя женщина.

— А разве я тебя зову на свидание? Ты же мой родственник, и мне хочется узнать о тебе побольше.

Они прошли в одну из комнат. Первое, что ощутил Иван, это тот же приятный нежный запах, говоривший, что здесь живет женщина. Сквозь окна с разноцветными стеклами притушенно лился солнечный свет. Широкая кровать с перинами была застелена разноцветным покрывалом, на пышные подушки наброшена кружевная накидка, кружева были на столе, стульях, на стене, они придавали комнате трогательный и умилительный вид.

Анна села по одну сторону стола, он по другую. Она попросила:

— Расскажи мне, как ты княжишь в своем владении.

Он стал рассказывать. Она слушала, подперев подбородок кулачком и чуть склонив голову набок. В ее глазах появилась задумчивость, она вглядывалась в него, как видно, стараясь понять, чем он живет, чем дышит, и этот взгляд одновременно и настораживал его, и в то же время был приятен, потому что чувствовал, что он ей чем-то нравится, что его слова находят одобрение в ее душе.

Когда он закончил, она как бы очнулась от своих дум и проговорила медленно, больше для себя:

— А ты добрый и мягкий сердцем, Иван. Как повезло жителям Звенигородской земли, что ты стал у них князем!

Он несколько смутился от такой похвалы и не знал, что ответить.

Она продолжала:

— Если бы всюду так правили князья, жить на Руси было бы легко и приятно.

— А разве Владимирко не правит так же справедливо?

Она вздрогнула, отвернулась. Произнесла нехотя:

— Нет, его правление не похоже на твое. Совсем не похоже.

И замолчала.

Слышны были дальние разговоры в гриднице, мимо раскрытой двери прошла служанка, кинув на них любопытный взгляд, а она все продолжала молчать, думая о чем-то своем. Иван не смел ее потревожить.

Наконец она встала, произнесла:

— Тебе пора ко всем. Там, наверно, военный поход против половцев обсуждают. Это важно.

Он встал, поклонился и вышел.

Когда вернулся в гридницу, разговоры были в самом разгаре. Разумеется, речи шли о войне. Иван присел к одной из групп, что сбилась вокруг князя Владимирко, смотрел, слушал, но ничего не понимал. Перед глазами стоял образ Анны, ее глубокий, внимательный взгляд, который, казалось, проникал в самую его душу. Она была не только очень красива, думал он, но и умна, с чуткой, нежной душой и любящим сердцем. Почему она отдана в руки его дяди? Разве он ей пара, старый, поистертый жизнью человек? Будь она вольной птицей, ни за что бы не выпустил из своих рук…

На другой день прискакал гонец с границы: идут половецкие орды! Войска тотчас построились и вышли в степь. Стоял июль, дождей не было давно, ехать было трудно, люди задыхались от жары и пыли. От зноя в ушах стоял горячий звон. Перед глазами разноцветье трав, а среди них — лицо Анны с печальными, строгими глазами…

«Какая замечательная девушка княгиня, — думал Иван, мерно покачиваясь в седле. Известно, что для влюбленного чужая жена — девица. — Красивая, умная, чуткая. А как она глядела на меня, когда я ей рассказывал про свое княжество! Жаль, что нельзя любить ее. Но почему нельзя? Ведь я не собираюсь на ней жениться. Просто нравится она мне, буду тайно вздыхать по ней, ни одна живая душа не узнает. Может, даже она сама не сможет догадаться. Вот так любить тайно и безнадежно — это ведь тоже сладостно и приятно. Что моя жизнь была до этого? Одни хлопоты, а внутри пусто и одиноко, а вот повидал ее, и все в груди запело, заиграло, будто какой-то праздник наступил, и жизнь наполнилась каким-то важным содержанием, и все заботы приобрели особый смысл — все для нее, все ради нее, чтобы она заметила, порадовалась, похвалила…»