Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

поставленные шведской фирмой «Эриксон» (что, как нас долго уверяли, свидетельствовало об отсталости царской России), функционировали намного лучше, чем наши телефоны сейчас, в XXI веке. Правда, они были неавтоматические: поднимая трубку, вы слышали голос «барышни» и называли ей нужный номер, с которым она вас соединяла. Процедура эта была мгновенная, и «барышни» не хамили — еще не разучились быть вежливыми и предупредительными… Да, это был бедный, перенаселенный дом. Дом, опоганенный коммуналками. Но его построили и обслуживали совестливые люди.

Люди, которые еще не научились за долгие годы советской власти обманывать, красть, ненавидеть, унижать, вымещать зло на слабых, стараться показать, что вы в их руках: хочу — починю кран у вас на кухне, а хочу — уйду на десять дней в запой; хочу — наклею обои, а хочу — сдеру старые, возьму задаток и исчезну навсегда…

Наверное, отчасти этому дому я и обязана запасом прочности, благодаря которому прожила такую долгую жизнь и не утратила способность радоваться каждой мелочи. Конечно, и мои родители вдохнули в меня жизнелюбие, хотя они были не очень счастливы и очень растерянны, особенно в первые 10 лет моей жизни. Возможно, помог и рыбий жир — его я безропотно принимала два раза в день, заедая корочкой черного хлеба с солью, и козье молоко, которое, впрочем, пила не я, а Оля, младшая сестра нашей домработницы Поли. Оля довольно долго жила с Полей в пятиметровой комнате при кухне. За молоко я отдавала Оле печенье, если оно доставалось мне за обедом.

Ну а что еще помогало девочке Люсе в минуты жизни трудные? Может, двор? Патриархальный, зеленый московский церковный двор. Он казался мне огромным, в нем было множество закоулков — и каждый из них я открывала, как Колумб Америку. Все здесь определяла церковь…

Да, церковь. Высунувшись из окна квартиры, я, девочка, без конца рисовала эту скромную, даже смиренную церквушку. До сих пор она стоит у меня перед глазами в том ракурсе, в каком я тогда ее видела: впереди полукруглый алтарь, справа высокие стрельчатые окна, забранные решетками, слева притвор с колокольней.

Только недавно я узнала, что наша церковь называлась храмом Святой Троицы Живоначальной и что она была заложена в 1696 году на месте еще более древнего храма и выстроена в стиле нарышкинского барокко, узнала, что стены ее были украшены изразцами с херувимами работы Степана Полубеса. Прочла и вспомнила, что в желтые стены церкви и впрямь были вкраплены зеленые изразцы.

В первой половине 30-х годов прошлого века церковь закрыли, чтобы, как нам сказали, превратить ее в общежитие Метростроя. К моему великому стыду, я не только не пролила ни слезинки, но, кажется, даже подумала, что церквей в округе хватает, а метро москвичам нужнее. И во дворе стали говорить, что церковь не такая уж древняя… В 80-х церковь стали восстанавливать и прежде всего позолотили купола. А в мое время купола были зеленые, крашеные, и, ей-богу, именно это придавало церкви особое благолепие.

В 20-х годах и в нашей церкви, и в других еще звонили колокола. И над Москвой плыл малиновый звон.

Мне в церковь запрещали ходить родители. Но когда я немного подросла, то все же потихоньку пробиралась с другими ребятишками внутрь. В храме было красиво и торжественно. Суть богослужения я, разумеется, не улавливала, но атмосфера этой небольшой заштатной церквушки действовала на меня тогда не меньше, чем атмосфера огромных, всемирно известных католических соборов, в которых я как туристка побывала уже на склоне лет…

Стоп. На этом месте я должна расширить первоначальный текст. В сентябре-октябре 2010 года церковь Святой Троицы в Хохловском переулке отпраздновала свое четырехсотлетие! И чисто случайно — многое в жизни случайно — юбилейные буклеты и письма, которые были разосланы «дорогим соседям», то есть людям, проживающим в близлежащих от церкви домах, попали ко мне.

О, как красиво и почтительно изложена в них история церкви «в Хохлах», а заодно и доходного дома, в котором я прожила первые двадцать лет жизни. Не могу не процитировать:

«В 2010 году исполняется 400 лет храму Святой Живоначальной Троицы в Хохлах. На “Сигизмундовом плане” Москвы, датированном 1610 годом, он обозначен уже существующим, следовательно, стоял он еще и раньше в Московском переулке, между стенами Белого и Китай-города, среди утопающих в зелени старых садов. Есть уверенное предположение, что деревянная церковь была на этом месте еще в первой половине XVI века… История храма связана с династией Романовых. В нем творилось поминовение матери Михаила Романова — великой инокини Марфы, которую следует считать покровительницей храма. Она щедро жертвовала на храм в память о поездке с сыном на богомолье в Свято-Троицкий монастырь в 1613 году.

Современный храм заложили 14 апреля 1656 года. Конструкция храма типична для древнерусской архитектуры XVII века — восьмерик на четверике. Барабан украшен изразцами под ажурными каменными фризами, окна — с резными наличниками. Эти черты декоративного убранства несомненно относят его к уже немногочисленным шедеврам “московского барокко”. <…> Окончательный ремонт произвели только в 1826 году…»

И тут авторы буклета с грустью признают то, о чем я уже догадалась сама: Троицкая церковь была бедной… Поэтому в 1913 году во дворе был возведен трехэтажный «приходский» доходный дом — чтобы храм мог кормиться.

И далее: «Храм был закрыт в 1935 году и передан Государственному институту антропологии (все-таки, по-моему, научный институт предпочтительнее, чем общежитие. — Л.Ч.). Внутреннее пространство обезглавленного и разоренного храма перестроили под нужды хранилища скелетов и костей (туалет сотрудников оборудовали в алтаре). Подвал доходного дома поделили на крохотные комнатушки, в одной из которых ютился клирик Иоганно-Пред-теченского монастыря о. Алексей Скворцов. В 1938 году он погиб в лагере для политзаключенных и впоследствии был причислен к лику новомучеников и исповедников российских».

Про о. Алексея Скворцова не слышала. А насчет клетушек нечего удивляться. Дом был перенаселен, и даже подвал пришлось перегораживать.

Дальше идет рассказ о новой истории, то есть о возрождении церкви. Уже в 1983 году ее отреставрировали. В 1992 году состоялся первый молебен. «Восстановительные работы ведутся по сей день». Иконы старые пропали, новые пишутся нынешними иконописцами.

Такая вот долгая и печальная история с благополучным концом.

Несколько поразил меня состав «попечительского совета», учрежденного по случаю четырехсотлетия Троицкой церкви. Юбилейные торжества предполагались очень пышные — служить в храме должен был патриарх Кирилл. А в попечительский совет по случаю юбилея, не считая двух протоиереев: Алексия Уминского, нынешнего настоятеля церкви, и Сергия Романова, первого настоятеля храма в Хохлах после реставрации,