Змеиная яма - Михаил Март

Скворцов встал, подошел к одному из ящиков и выдвинул его. Покопавшись в сотне плотно прижатых друг к другу карточек, он достал одну из них и просмотрел ее.

– На Груббера у меня, к сожалению, очень мало материалов. Что можно сказать с уверенностью? Груббер руководил пересылкой военнопленных из Белоруссии в Германию и был ответственным за план поставок рабочей силы для рейха, начиная с 1941 по 1943 год, когда наступил перелом в войне. По некоторым данным, через руки Груббера прошло более полутора миллионов человек, из которых четыреста тридцать тысяч женщин, отобранных для работ в домах мирных немцев. Семьсот тысяч мужчин для черной работы на производствах и триста тысяч военнопленных отправлено в концлагеря. Когда немцев потеснили, а они убегали на полных парах, бросая пожитки, оружие и сжигая все на пути. Груббер был переведен на работу в Главное имперское управление безопасности. Гиммлер доверил ему надзор за концлагерями, сделав его главным инспектором восточных территорий. Когда наши вошли в Берлин, Груббер исчез. В пятидесятых его след обнаружился в Соединенных Штатах, где он жил под именем Вилли Солдера и работал консультантом в ЦРУ. Его выявила комиссия по поиску военных преступников, но Грубберу вновь удалось уйти. Спустя десять лет его след появился в Анголе, потом в Южной Корее, и в последний раз его имя упоминается среди инструкторов-сепаратистов в Лаосе в семьдесят первом году. Тут, правда, есть одна сноска. Когда Груббер бежал из Соединенных Штатов, его жена Магда Шефнер вернулась в ФРГ с сыном, родившимся в сорок седьмом году. Это, собственно говоря, все, что мы знаем. Но тут есть еще одно имя – Герман Хоффман. Что касается этого фрукта, то на него у меня есть досье с более подробными данными.

Профессор поместил карточку на место, задвинул ящик и перешел к застекленному шкафу, где рядами стояли папки. Он нашел нужную и достал ее.

– Так-так-так… Что же представлял собой штандартенфюрер Хоффман? В первую очередь он был правой рукой Груббера и, где бы ни работал Груббер, Хоффман всегда находился рядом. Полковник Хоффман считался прирожденным контрразведчиком и занимался тем, что отбирал из толпы пленных неблагонадежных лиц, критически настроенных к советскому строю, и перевербовывал их. Безграмотные головорезы, уголовники, бывшие кулаки шли в полицаи, более грамотные отправлялись в школы диверсантов Абвера и СД, после чего их вновь засылали обратно в Россию. Одаренными не рисковали, их готовили в спецшколах для важных заданий, но не возвращали в Россию, а держали при себе, что называется, на особый случай. Конечно, после войны Хоффман интересовал нашу разведку гораздо больше, чем Груббер. Но он также исчез. В то время когда Груббер курировал концлагеря, Хоффман и там подбирал себе будущих агентов. Некоторые свидетели, оставшиеся в живых, подтверждают это. Хоффман считался отличным психологом и дипломатом. Он не кричал, не требовал, не расстреливал. Но те, кто ему отказывал, отправлялись в газовую камеру, – пролистав несколько страниц, Скворцов продолжил: – После войны фигура Хоффмана всплывала несколько раз и в тех же местах, где находился Груббер. О его семье мало что известно, но его жена объявилась в Германии в пятьдесят седьмом году с двухлетней дочерью. Никаких обвинений против нее не выдвигалось, хотя известно, что она работала с мужем на оккупированных территориях в качестве переводчицы. Ее должность не подходит под статью военных преступлений, хотя она имела чин гауптштурмфюрера СС, что соответствует капитану армейской службы. В пятидесятые годы след Хоффмана потерялся окончательно.

Пролистав еще несколько страниц, профессор увлекся чтением и даже вернулся к своему месту за столом. Журавлев сидел тихо, затаив дыхание. Наконец Скворцов ожил и посмотрел на гостя.

– Тут есть две любопытные справочки. Одна относится к допросу бывшего агента Хоффмана. В пятьдесят шестом году он добровольно пришел в НКВД и рассказал, как его перевербовывал Хоффман. Агент боялся за жизнь троих детей и подписал договор о сотрудничестве, но вспомнил о нем только в пятьдесят шестом. К нему пришел человек и начал его шантажировать, угрожать, что договор с его подписью может попасть в руки госбезопасности. Но он пришел сам и все рассказал. Шантажиста арестовали. Им оказался агент западногерманской разведки, но никакого договора у него не нашли. Тот признался, что при засылке ему никаких компрометирующих документов не давали, а назвали имя и фамилию человека, и все. Ему даже его адреса не дали, пришлось искать самому. Это один эпизод. А вот второй. На границе был задержан нарушитель. Пятьдесят четвертый год. Русский. Завербован Хоффманом в сорок втором году. Он работал в архиве под руководством Хоффмана. Штандартенфюрер оставил его при себе из-за того, что новичок неплохо знал немецкий язык. Арестованный утверждал, что архив агентуры Хоффмана занимал три подвальных помещения в селе Копытине в тридцати километрах от Смоленска. Когда Красная Армия начала теснить немцев, то архив был эвакуирован в спешном порядке. Его вывозили на четырнадцати грузовиках. Что с ним стало дальше, он не знает. Агента отправили поездом. По некоторым слухам, грузовики разбомбили. Натиск советских войск был слишком сильным, но арестованный в это не верил. Хоффман сам лично сопровождал архив, и еще с ним были восемь офицеров СС. Все они остались живы. По мнению агента, архив был перепрятан, когда стало ясно, что до Германии его не довезут. Помимо архива в грузовиках перевозилась документация СС, много ценностей, награбленных во время оккупации, и какие-то особые реликвии, связанные с Черным орденом крестоносцев нового времени. Пойманный агент также рассказывал, будто во время войны эсэсовцы устраивали какие-то странные обряды по ночам в заброшенном костеле. Партизаны знали об этом и не раз пытались взорвать костел во время сборищ. Там собиралась вся элита вместе с группенфюрером Груббером. Но костел был неприступен. Охрана выставлялась такая, что мышь не прошмыгнет, и костел можно было разбомбить только с самолета, и то, если очень повезет.

При засылке в пятьдесят четвертом задание агент получил очень странное. Он должен был обследовать дорогу от Смоленска до Орши в радиусе двадцати километров и составить подробную карту местности со всеми строениями и коммуникациями вплоть до линий электропередач, лесных тропинок и болот. Уже к тому времени ландшафт изменился до неузнаваемости. Шли полным ходом послевоенные стройки, и восстанавливались разрушенные территории. Ну а на сегодняшний момент этих мест вовсе не узнать.

– Вы немного отвлеклись от темы, Никанор Евдокимыч.

– Отнюдь. Давайте с вами пофантазируем, Вадим Сергеевич. Поймали одного нарушителя, но скольких не поймали. Кто-то прошел и составил такую карту. Теперь представим себе, что архив с ценностями и документами Хоффман не вывез в Германию и его не разбомбили. Не вывезли, потому что у немецкой разведки нет компромата, и мы это видели в первом случае. Шантаж с подписанным договором не прошел – нет предмета шантажа. Бывшему предателю не предъявляли договор с подписью. Бомбежка тоже не очень похожа на реальность. Никто из сопровождавших архив не погиб. Теперь представим себе, что Хоффман нашел подходящее место для хранения архива. Надежный скрытый могильник – вполне реально. Но у него не было времени зафиксировать точку и привязать ее к карте. При паническом бегстве приходилось петлять, и вряд ли они имели подробную карту, а скорее, ориентировались по компасу. И засылка агентов с целью создания карты определенного участка местности, соответствующей отходу Хоффмана из района Смоленска, подтверждает это. Теперь могу добавить от себя лично: «Если бы на данном отрезке после освобождения территории от немцев нашими войсками либо кем-нибудь еще был обнаружен подобный архив, я бы об этом знал. Мне приходилось работать в этой области. Я знаю обо всех немецких архивах, найденных на территории СССР после освобождения от захватчиков. Ничего похожего найдено не было. Такую документацию не скроешь. Никто не мог найти клад тайком и перетащить к себе домой. Полная чепуха».