У «Волчьего логова» - Петр Трофимович Кугай

Довгань резко выпрямился и снова замахнулся ножом. В ту же секунду грохнул выстрел. Петро оглянулся. К ним бежал офицер с пистолетом в руке. Это его, очевидно, вез мотоциклист и по его просьбе остановился возле кустиков. Петру ничего не оставалось, как бежать. Подхватив велосипед, он вскочил на него и завертел педалями. Поднялась стрельба на аэродроме, офицер еще несколько раз стрелял из пистолета, пока не догадался взять автомат своего раненого водителя. Но было уже поздно. Только одна пуля попала в обод колеса, разбив его. Петро полетел кувырком. Но тут же вскочил на ноги и, волоча за собой велосипед, скрылся в лесу.

Выстрелов уже не слыхать. В изнеможении Довгань падает, проклиная себя за неопытность и беспомощность. Только тут замечает, что правая рука в крови. Кровь каплет и с виска.

Тяжело тащить поврежденный велосипед. Довгань бросил бы его, но это означало бы выдать себя. В округе велосипедов не так уж и много, найти владельца не представит особого труда.

Товарищи встретили его далеко за селом, помогли добраться до хаты Игоря, до которой отсюда было ближе. Велосипед забросили на чердак. Оля и мать Игоря промыли ему раны, смазали йодом, забинтовали ушибленную руку.

После этого Гриша Гуменчук пошел к Довганям и предупредил стариков, чтобы не волновались, поскольку Петро сегодня домой не придет. Тем временем Милентий направился к Волынцам.

Едва он успел рассказать о неудачах боевой группы, о том, как они встретили Довганя, как дверь растворилась и вошел Каленик Васильевич. Он только что вернулся с работы. Лицо его сияло.

— Живем, хлопцы! — обрадованно воскликнул с порога. — Оказывается, неподалеку от нас действуют партизаны! Сегодня на станции такой был переполох — возле Гущинцов гитлеровского мотоциклиста-связного подстрелили. Смертельно ранили, он успел доехать до станции и там свалился замертво. Вначале еще хотел позвонить куда-то, просил, чтобы ему помогли добраться до телефона, но уже не успел даже сойти с мотоцикла.

От села и до участка, где валили лес, километров шесть. Шли все вместе — Петро Довгань, Гриша Гуменчук, Михаил Киселев, Петро и Сергей Волынцы. Довгань и Гриша все еще не могли успокоиться: были под впечатлением недавних неудач.

Работали абы день до вечера. Сергей все время молчал, думал о своем… Другие время от времени переговаривались. По делу — не больше. Когда кончили работу, уже темнело.

— Какой дорогой пойдем домой? — спросил Гриша.

— Давайте так: я с Волынцами мимо лесника, а вы с Мишей — по просеке. По разным дорогам больше шансов… Понятно?

И разошлись.

Киселев с Гришей пробирались по лесной тропе, напевая какой-то грустный мотивчик, у них это неплохо получалось.

И вдруг оба одновременно увидали фашистского офицера. Он шел по той же тропе. Гитлеровец приблизился, но Гриша не сворачивал с узкой тропы. И когда сошлись почти вплотную, офицер схватился за кобуру пистолета, нервно стал ее расстегивать.

Михаил с топором на плече стоял рядом. За несколько месяцев, которые он провел на фронте, ему не довелось убить ни одного врага. Он только в плену видел их вблизи. Фашистские охранники ходили откормленные, как кабаны, по ту сторону колючей проволоки, а он лежал в грязи голодный и замерзший, думая, что сегодня или завтра умрет, как умирали на его глазах в этом болоте его товарищи. Это были кошмарные месяцы в его жизни. Но, даже пройдя через это пекло, ему было страшно и жутко своими руками убить человека.

Гриша одним движением выхватил из-за голенища сапога самодельный кинжал и ударил им фашиста.

Гриша пришел в себя, когда Михаил пытался снять с убитого офицерский ремень, на котором висела кобура с пистолетом. Брезгливо скривив губы, Гриша сказал: «Не надо» — и тем же кинжалом срезал кобуру с ремня. Сунул ее за пазуху, крикнул:

— Бежим!

А на следующий день, когда парни с новым парабеллумом сидели в засаде у шоссейной дороги Калиновка — Хмельник, выжидая гитлеровцев, в Павловку нагрянули каратели. Они арестовали в качестве заложников человек двадцать и отправили их в тюрьму. Особенно упорно жандармы разыскивали Михаила Киселева. К счастью, в это время его в Павловке не было.

В те тревожные дни подпольщики где-то прослышали, что в Гайсинских или в Дашевских лесах появились партизаны. Поэтому после некоторых размышлений решили отправить Михаила в те края. И сам спасется, и, возможно, наладит связь с партизанами. Пока Черная готовила ему необходимые документы, Киселев перепрятывался в лесу.

Вскоре подпольщикам стало известно, что списки людей, которые подлежали вывозу в Германию, староста Павловки должен подать в Калиновскую жандармерию. За ними из Калиновки на велосипеде приехал один из чиновников жандармерии. Гриша и Милентий, предупрежденные Черной, напали на него, выбрав для этого пустынный участок лесной дороги. Но не успели они свалить его с велосипеда, как из-за поворота выехала машина. Пришлось оставить его и бежать.

На следующее утро Милентий пришел на работу в лес, куда послал его староста. Сначала все было тихо, но часов в десять утра его вызвали в контору.

У Кульчицкого еще была возможность убежать, но он не решался: возможно, что этот вызов и не связан со вчерашним нападением, возможно, тут какая-то иная причина. А если сбежишь, в любом случае арестуют и мать и сестру.

Возле конторы стояла полицейская машина. В помещении Милентий увидал рыжего верзилу, вчерашнего велосипедиста с синяком на щеке, и полицая.

— Этот? — спросил полицай.

— Вроде бы он, — ответил потерпевший. — Я выпимши был, но мне кажется — он. Вот второго я лучше запомнил. Сорочка на нем была вышитая.

— Да он это, он! — аж подпрыгнул от нетерпения фашистский прихвостень.

Милентий узнал его. Это был полицай из Павловки — до войны первый лодырь и любитель погулять за чужой счет. Постоянный объект отдела сатиры в колхозной стенгазете. Злобно поглядывая на Милентия, он продолжал:

— Косил это я траву. С разрешения начальства, конечно. Слышу, на дороге кто-то крикнул. Ну, я оставил косу, а сам к дороге. Вижу: двое на одного навалились. Я уже хотел помочь, а они в разные стороны вдруг кинулись. Один мимо меня пробежал. И я узнал — наш, павловский, Милентий Кульчицкий. Я его еще вот с таких лет знаю.

— Кто был второй? — спросил фашист. Он встал и подошел к Милентию.

— Я ничего не знаю. Я вчера был на работе, потом дома.

— Брешешь! — аж подпрыгнул полицай. — Кто был с тобой?

Гитлеровец ударом кулака свалил Милентия с ног. Потом схватил за ворот и одним рывком поставил на ноги.

— Кто был второй?

И снова посыпались удары.

Через