Герои и предатели - Павел Яковенко

Войска должны были выполнить любой приказ — или бросить все к чертовой матери и сбежать, бросая мусульманские республики на произвол судьбы, или попытаться подавить возможные мятежи. И это при том, что офицеры всех мастей просто нарастающим валом пытались бросить службу, и удрать на «гражданку», (как будто там было «медом намазано», хм-м).

В конце — концов, полковник крякнул, и сломал карандаш пальцами. Он брезгливо собрал и выбросил мусор в корзину, и благожелательно сказал:

— Вот, товарищ лейтенант, вам направление в часть — в Дагестан. Название города вам все равно пока ничего не скажет, так что просто — Дагестан. Денег сейчас нет, так что до места службы будете добираться на свои кровные. Там в части компенсируют.

Увидев вытянувшееся лицо молодого лейтенанта, полковник засмеялся:

— Не переживай. Городок, конечно, страшная дыра. Сам увидишь. Одно хорошо — там относительно вовремя платят. Там хорошо, что вообще платят. Национальные кадры, понимаешь, лишний раз возбуждать побаиваются, так что деньги перечисляют. Ну, и тебе перепадет. А у нас со средствами, и, правда, совсем худо. Так что давай, дерзай. Выше нос, товарищ лейтенант!

Олег отправился на троллейбус, ведущий на вокзал, горько усмехаясь. Он думал, что было бы, если бы у него не было денег на билет. Что, своим ходом что ли идти?…

Может быть, отсюда все и началось? Все вот и началось с этого самого первого поезда? С этой неудачной дороги на службу? И все потом так и пошло — наперекосяк?

Дешевых билетов не было, и не от хорошей жизни, почти на последние деньги Олег купил билет на фирменный поезд «Дагестан». Потом ему кто-то сказал, что это, наверное, был один из последних рейсов, которые шли через Чечню. Местные абреки уже вовсю грабили поезда, убивали машинистов, насиловали проводниц… Может быть, название фирменного поезда еще служило ему в какой-то степени защитой… Но вскоре, от греха подальше, все движение поездов через опасные территории прекратили, в том числе и дагестанских. Движение переключили на Кизляр, а оттуда — автобусами.

Но это все в будущем. А пока Мищенко вошел в вагон, прошел по коридору, по мягкому красному ковру, и зашел в свое купе. Он был один, но полка была верхней. Олег забросил сумки наверх — в тот внутренний проем, где обычно лежат шерстяные одеяла, и присел к окну.

До отправления оставалось минут пять, и у него уже мелькнула мысль, что отправится он, как минимум, сейчас, один, но тут в купе ввалились сразу трое — молодые, черные и небритые дагестанцы. Они шумно расселись, переговариваясь на своем тарабарском наречии, и пока не обращая на попутчика никакого внимания.

На всякий случай Мищенко заранее оценил каждого из них — если придется драться, то кого вырубать первым?

Двое не производили впечатления: какие-то они были худосочные, можно даже прямо сказать — костлявые, с сухими шелушащимися губами и нездоровым блеском в глазах. И только третий был полной им противоположностью — крепкий, сбитый, с буграми мышц, не скрываемыми покровом безрукавки.

«С этим придется тяжело», — пришло Олегу в голову. — «Он самый опасный». И кстати, к добру или к худу, но этот даг был самым молчаливым из всех, и меньше всего прыгал и скакал.

Несмотря на жару, Мищенко был одет в легкую, светлую курточку. У нее были удобные внутренние карманы, где можно было держать документы и деньги. Но был и еще один важный карманчик.

«Если бы знал заранее», — с сожалением подумал Олег, — «переложил бы во внутренний карман кастет». Кастет был, но лежал он на самом дне сумки, под новым, недавно купленным, и еще ни разу не надетом, камуфляжем. Мищенко хотел появиться в новой части во всем новом, словно начать новую жизнь — с чистого листа. Только берцы он хотел оставить старые — еще из училища. Они хотя и выглядели теперь не очень презентабельно, но ничего лучшего в ростовских магазинах лейтенант не нашел. Обувь или выглядела убого, или качество ее производило удручающее впечатление.

И было просто здорово, что у Олега была настоящая, кожаная портупея. Все, что сейчас можно было купить, настолько разило кожзаменителем, что это было просто неприлично.

Так вот, кастет был надежно упакован, и вытаскивать его прямо на виду у сомнительных попутчиков лейтенанту не хотелось. Это называется — провоцировать. Мищенко только мог ждать развития событий, и закусывать губу. И как ему не пришло в голову, что уже в купе будет такое опасное соседство!

Честно говоря, купе стоило недешево, видимо, это его и расслабило.

«Зачем эти странные даги купили такие дорогие билеты?» — недоумевал он. — «Им что — не нравится плацкарт?». Позже он узнал ответ, но это знание его не сильно обрадовало. И то правда, зря что ли умные люди давным-давно уже сказали — «Во многих знаниях есть многия печали»?

Несмотря на то, что попутчики общались на незнакомом Олегу языке, ругались матом они по-русски. Почти перед отправлением все трое все-таки вышли из купе. Этих минут хватило Мищенко для того, чтобы метнуться к сумке, нащупать кастет, и переложить его во внутренний карман. После этого он занял прежнее положение у двери, и закрыл глаза.

— Здорово, брат! Все молчишь? Как зовут?

Молодые люди вернулись почему-то повеселевшие, довольные, и необыкновенно общительные. Мищенко, не зная, чего от них ожидать, отвечал коротко, по делу, не впадая в подробности, но и не отделываясь односложными ответами.

Он сказал, что закончил военное училище, и теперь едет к месту службы в город Махач-Юрт.

— О, я служил там! — обрадовался самый крепкий из парней. — Привет передавай прапорщику Маге Магомедову. Вот такой мужчина!

Два других парня не служили, и, судя по их странным репликам, и не собирались этого делать.

«Черт! Придется не спать всю ночь», — подумал Олег. — «Что от них ждать? Если что — буду ногами с верхней полки бить. А потом кастетом!».

Попутчики отвлеклись, достали огромную дорожную сумку, начали копаться… Потом подняли головы, изумленно посмотрели друг на друга… Один из них — поменьше ростом — начал орать на другого, причем незнакомые слова густо перемежались матерными.

Дверь в купе распахнулась.

— Э, совесть имейте, да! — сказал огромный пожилой дагестанец, заполнивший всю дверь своим огромным пузом. — Здесь женщины едут, дети…

Потом он также перешел на какой-то кавказский язык. Молодежь сначала взъерепенилась, но потом как-то съежилась, и забормотала что-то извинительное. Крепкий вывел пожилого в коридор, обнял его за плечи, начал что-то объяснять, оживленно жестикулируя… Пожилой кивнул, и ушел.

Крепыш вернулся. Попутчики сидели пасмурные, настроение у них резко испортилось, это было явно видно, но теперь они молчали, просто смотрели в окно.

Зашел проводник, («не проводница» — отметил Олег), собрал билеты, взял деньги за белье, предложил чаю. Все четверо отказались.

Через час парни внезапно снялись с места, и куда-то ушли. Олег остался в купе один. Сначала он ожидал их возвращения с минуты на минуту, но они все не появлялись, и, в конце — концов, ему пришло в голову, что они исчезли надолго.