Подарок - Луиза Дженсен

– Здесь они выглядят счастливыми.

– Так и было. Он в ней души не чаял. Это их первое Рождество.

– Где они снимались? Симпатичное место. – Я перевернула фотографию, но на обороте надписи не оказалось.

– Дома. Раньше у нас было красиво. Калли нравилось ухаживать за садом, а не сидеть взаперти. Мы-то с Амандой в садоводстве совсем ничего не смыслим.

Я посмотрела сквозь стеклянную дверь на небольшой мощеный дворик.

– Не здесь, – объяснил Том, заметив мое недоумение. – Раньше мы тоже жили в центре, но после того, что случилось с Калли, и крушения бизнеса больше не могли тянуть ипотеку и переехали сюда.

– Простите. – Я не могла себе представить, сколько им пришлось пережить за год.

– Есть гораздо более неприятные вещи, чем потеря денег. – Том коснулся моей руки. – А мы выкрутились. Были кое-какие накопления, выручает оставшаяся с прежних дней страховка, которая дает небольшой доход. Пусть сейчас мы на мели, но пятьдесят лет – не тот возраст, чтобы окончательно отказаться от работы, и я планирую чем-нибудь заняться, если найду место. Хотя на меня уже смотрят, как на динозавра, да и Аманду не хочется оставлять одну – она такая слабая.

Том забрал снимок, а я вернулась к первой странице альбома. Калли и Софи, но гораздо более юные, позировали на золотистом песке. За ними блестело море, с неба обжигало оранжевое солнце. Девочек можно было принять за близняшек: одинаковые светлые волосы, одинаковые желтовато-зеленые купальники.

– Им нравилось на побережье. Софи плавать не умела, но любила бултыхаться в воде. Каждый год они закапывали меня в песок.

Следующая фотография могла сойти за поздравительную открытку: родители с красивыми дочерями на фоне рождественского дерева. Светили огоньки гирлянды, на ветвях были симметрично развешаны серебристые украшения. Калли и Софи держали в руках блюдо с имбирными пряничными человечками.

По сравнению с фотографией Том почти не изменился. Похудел, в глазах не было улыбки, но он был вполне узнаваем. Но чтобы понять, что рядом с ним Аманда, мне пришлось поднести фотографию к глазам и всмотреться в изображение. Лицо более округлое и гладкое, волосы пышнее и отливают цветами меда и жженого сахара. На шее искрится кулон в виде звезды – рубины и бриллианты сияют так же ярко, как ее улыбка. Когда Аманда открыла мне дверь, я решила, что ей за пятьдесят, но сейчас подумала, что ей должно быть лет на десять меньше. Горе ее иссушило.

На последнем фото в альбоме были Калли с Натаном. На нем – желтый галстук, кремовая гвоздика в петлице. На ней – элегантное длинное красное платье в блестках, которое должно было диссонировать с ее крашеными малиновыми волосами, но почему-то хорошо с ними сочеталось. Они сидели за круглым столом, в центре которого помещался искусно составленный букет. Но не он, а лицо Калли привлекло мое внимание. Я с удивлением взглянула на Тома. Он вздохнул.

– Неудачный снимок. Совсем ее не красит. В тот день Калли ударилась на работе о шкаф. Она бы его стерла, если бы увидела, но это последнее ее фото, которое мы сделали.

– Снято вечером, перед тем как она погибла?

– Да.

Калли сидела, отвернувшись от Натана и наморщив лоб. Она то ли была поглощена своими мыслями, то ли смотрела на что-то, что не попало в объектив фотоаппарата. Густая косметика не могла скрыть синяк под глазом и распухшую щеку.

– Калли так и не пришла в сознание, – продолжал Том.

Фраза повисла между нами. С таким же успехом эти слова мог произнести мой отец обо мне. Я посмотрела Тому в глаза.

– И как вы поступили? Подписали согласие на донорское изъятие сердца?

– Она бы этого хотела. Я с вами откровенен, Дженна. – Том сжал мне руку, и у меня по телу разлилось ощущение теплоты. – Мне приятно сознавать, что Калли спасла вам жизнь. И я думаю, для Аманды хорошо, что вы здесь – это может хоть немного вытащить ее из черноты. Во всяком случае, это надежнее, чем чертовы таблетки, которыми ее пичкают врачи. От них у нее лишь упадок сил, но никакого подъема настроения. Она ни с кем не разговаривает, не выходит из дома. Знакомство с вами и уверенность, что часть Калли продолжает жить… – Он похлопал меня по руке. – Я рад, что вы приехали.

– Я тоже рада, – ответила я. И это было правдой.

– Надо посмотреть, как там Аманда. – Том пересек гостиную, но теперь не прежней целенаправленной походкой, а мелкими, неторопливыми шагами, шаркая по полу подошвами. Он, казалось, хотел что-то добавить, а подойдя к двери, обернулся и привалился к косяку: – Ну почему все так случилось? Вопросы, вопросы. Аманда, оглушенная лекарствами, по ночам спит, а я ломаю голову. Почему они уехали со свадьбы? Как Калли оказалась в Вудхейвене? Почему Натана не было рядом с ней? Готовясь к похоронам, мы с ним об этом заговорили. Он разрыдался и сказал, чтобы я перестал об этом твердить, иначе сойду с ума. Но я-то плакать не мог – настолько был зол. Знал, что Натан прав: даже если мы выясним, как погибла Калли, дочь нам не вернуть. – Том покачал головой. – Никогда не понимал, что американцы подразумевают, когда упоминают катарсис… Извините. – Он пошаркал ногой по ковру.

– Вам не в чем извиняться.

– Аманда не может об этом говорить. Не в состоянии. Утверждает, что знание не принесет покоя. Покой придет лишь в одном случае – если Калли вернется. Но это невозможно. Наверное, она права. Не знаю. Но это так мучительно – оставаться в неведении. Я даже проверил ее мобильный телефон, когда Натан его вернул, хотя понятия не имел, что искал. Может быть, она просто любила погонять? Мне этого никогда не узнать. – Губы Тома скривились, и мне на какое-то неприятное мгновение показалось, что он вот-вот расплачется, но он наклонился и подобрал с пола невидимую нитку. А затем, понурив плечи, вышел в коридор. Больше всего на свете мне хотелось ему помочь, но как это сделать? И что сказать?

– Вот уж чего человек никак не предполагает, так это того, что ему придется хоронить своего ребенка. – Эти слова сорвались с губ вернувшегося в гостиную Томаса, словно он больше не мог держать их в себе.

– Это совершенно неправильно, – начала было я, но он сел и продолжал говорить:

– Церковь была переполнена – обычное явление, когда умирают молодые. А Аманда хотела, чтобы присутствовали только родные. Похоронить дочь в тесном кругу. Никому из нас не хотелось вести светские разговоры, но весть облетела округу, и я в итоге обрадовался, что нашей дочери пришли оказать уважение столько людей. Ее коллеги. Даже прежние школьные друзья. Я думал, что, сойдясь с Натаном, она со многими перестала общаться, но нет, явилось столько народу. Мы не всех узнавали, и сейчас бы я не взялся сказать, с кем мы тогда виделись, – все происходило будто в тумане. Звучала композиция «У меня есть мечта» квартета «АББА» – любимая песня нашей дочери. На поминки в паб пришли совсем немногие – только чтобы выпить по рюмке. И мы вздохнули с облегчением, когда остались одни.