Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Во время пребывания в Италии с берсальерами[13] Перон убедился, что профессиональные военные вовсе не относятся к Муссолини с самозабвенным обожанием, как к безусловному лидеру, а скорее взирают на него с восторженной завистью – как один шарлатан мог смотреть на другого, вознесшегося, по крайней мере сейчас, выше, чем он. По собственным его словам, ошибка Муссолини заключалась в том, что тот был недостаточно безжалостным, и он, Перон, не собирался повторять подобной ошибки. Как и многие люди, которые не так просты, как кажутся, Перон считал себя умнее других. Что же до методов Муссолини, то он изучал их не без пользы для себя.

Именно слабость, жадность и ошибки других людей в той же мере, как и его собственные предусмотрительность и изобретательность, позволили Хуану Перону стать тем, кем он стал. Президент Хусто, под давлением радикалов, провозгласил кандидатом на президентский пост Роберто М. Ортиса, который и наследовал ему в 1936 году в результате самых бесчестных выборов, какие когда-либо знала страна. Военные поддержали Ортиса, считая, что он не более чем марионетка, чему способствовала чрезмерная тучность этого лакомки, страдающего от диабета. Но Ортис был близким другом Альвеара, человеком честным и принципиальным; едва заняв свое кресло, он тут же нажил себе врагов не только среди армейских чинов, которые предоставили ему президентский пост, но и среди консервативно настроенной олигархии, которая не меньше, чем военные, опасалась всяческой демократии. Возможно, что Ортис, пользуясь своим авторитетом и личной популярностью, сумел бы противостоять махинациям своих врагов – люди начинали аплодировать, стоило ему появиться на улице, – но его здоровье не выдержало. В 1940 году болезнь Ортиса приняла настолько серьезный оборот – он почти ослеп, что ему пришлось передать власть вице-президенту Кастильо.

Рамон С. Кастильо, хитрый маленький адвокат, известный под кличкой Лиса, в глубине души был настроен против демократии и считал, что фальсифицированные выборы необходимы стране, народ которой недостаточно образован, чтобы голосовать. Несколько месяцев Ортис, уже будучи в отставке, еще пытался противодействовать антидемократической политике вице-президента, настаивая на том, что его уход – лишь временная мера и что он скоро вернется к исполнению своих обязанностей; но консерваторы собрали комиссию, которая подтвердила полную недееспособность президента. Именно тогда, когда этот невероятно толстый, слепой и одинокий старик – незадолго до того он потерял жену – в последний раз поднял голос в защиту гражданских свобод из своей затененной библиотеки – шторы не поднимались не ради обязательной конспирации, как у Иригойена, а потому, что слепому свет не нужен, – окруженный врагами и шпионами, которые радовались его растущей немощи, именно в эти дни Хуан Перон вернулся домой из Европы. Он вернулся в страну, где консерваторы подстрекали военных поурезать гражданские свободы, а радикалы – единственная партия, достаточно сильная, чтобы составить оппозицию военным, – занимались внутренними распрями; где действующий президент с сильнейшей склонностью к антидемократии не имел личных сторонников, а законный президент умирал.

Перона отправили в Анды в провинцию Мендоза – обучать аргентинских «альпийских стрелков» по образцу берсальеров. Но он оказался способен применить на практике не только итальянскую тактику боя в горах.

Некоторые младшие армейские чины были недовольны тем, что их генералы не столько руководят армией, сколько занимаются политикой, в результате чего и возникло тайное общество офицеров – ГОУ, или Grupo de Oficiales Unidos, чей символ веры происходил прямиком из нацистской идеологии. В неофициально изданном коммюнике, которое распространялось только среди членов организации, утверждалось, что великая миссия аргентинской армии – поставить свой народ во главе объединенной Южной Америки – они допускали, что Соединенные Штаты сохранят временный контроль над севером! – взяв за пример титаническую борьбу Гитлера за объединение Европы; что штатских надо изгнать из правительства, поскольку они никогда не сумеют понять грандиозности подобного идеала, и научить работать и исполнять то, что является их истинным предназначением в жизни; и что для совершения всего намеченного требуется железная диктатура. Все эти разговоры о миссии и предназначении были как бальзам на душу для многих аргентинских офицеров, вскормленных на нарциссическом национализме, скрывавшем болезненную неуверенность в собственных силах. Перону, с его внешним добродушием, все еще находящемуся в ореоле своей европейской поездки, получившему из первых рук знание тоталитарных методов, не составило труда стать одним из лидеров организации ГОУ и центром ее интриг.

Членство в ГОУ очень скоро превратилось в нечто чуть ли не обязательное для каждого офицера – из тридцати шести тысяч уклонились от него только трое, однако некоторые, когда на них начинали давить, предпочитали уйти в отставку, но не подчиниться диктату. Говорят, что комитет ГОУ имел в своем распоряжении подписанные каждым офицером заявления об отставке с непро-ставленными датами; использовались они для шантажа или нет, но в одном можно не сомневаться: ни один офицер не получал повышения по службе, даже если он этого вполне заслуживал, если не следовал директивам ГОУ.

В Буэнос-Айресе президент Кастильо с каждым днем становился все менее популярен. Выборы в провинциях привели к такому скандалу, что общественность, вынужденная участвовать в этой бесчестной игре, заявила всеобщий протест. Военные тоже были не особенно довольны своим протеже, который, невзирая на все профашистские симпатии, назвал в качестве преемника Патрона Костаса – только для того, чтобы угодить консерваторам-землевладельцам. Этот богатый аристократ славился своей приверженностью ко всему английскому.

4 июня 1943 года армия снова маршем вошла в город со стороны Кампо де Майо; единственным очагом сопротивления оказалась Академия флота, где при тщетной попытке защититься было убито и ранено около сотни морских офицеров и курсантов. Кастильо, который поначалу заявлял, что никому не уступит, со стремительной и недостойной поспешностью бежал на военном катере, его министры последовали за ним.

Путч организовал генерал Рамирес, военный министр Кастильо, который сам в происходящем не участвовал и позволил взять себя под стражу в Каса Росада. Его сообщником был смелый и жизнерадостный генерал Роусон: именно он ввел войска в город и провозгласил себя главой временного правительства. Но Роусон оказался слишком честным и приверженным демократии для того, чтобы его товарищи-офицеры могли его использовать, и чересчур бесхитростным, чтобы самому использовать их. Менее чем в два дня его убедили подать в отставку, и его место занял генерал Рамирес.

В этом шоу ни имя Хуана Перона, ни он лично не всплывали, но когда Рамирес формировал свой кабинет, он назначил военным министром полковника Эделмиро Фаррела. Фаррел и Перон – все они были членами ГОУ в Мендозе. Фаррел, назначенный своим другом Рамиресом на пост военного министра, сделал своего друга Перона начальником секретариата военного министерства. Но ни он, ни генерал Рамирес не представляли, какие мысли теснятся в голове этого симпатичного улыбающегося человека, всегда готового им услужить; разумеется, Перон не открывал своих амбиций. Оба приятеля были, по сути, весьма заурядными людьми, не слишком сведущими в государственных делах и политических тонкостях. Рамирес отличался крайней реакционностью взглядов и антифеминизмом – дома он сидел под башмаком у жены, а его изворотливость снискала ему прозвище Дирижерская Палочка. Фаррел, напротив, любил женское общество и обожал петь дамам, ударяя по струнам своей гитары. Хуан Перон мог играть с обоими с той же легкостью, с какой ребенок обращается с куском пластилина.