Парадокс Гретхен - Вера Колочкова

– Ты и это даже успела услышать? Ничего себе… Чтоб в первый и последний раз подслушивала, поняла? А то, не дай бог, понравится еще!

– Да ладно… – нетерпеливо махнула рукой Татьяна. – Не учи мать жить. Умная какая…

– Да, с институтом Пашка круто поступил, конечно. На этот факультет конкурс всегда огромный, и даже за деньги только каждого пятого берут. А он взял и сам притащил в деканат заявление: прошу, мол, меня отчислить по собственному и глубоко мною осознанному желанию. Представляешь? Решил, что ему не нужно то, чем он никогда в жизни заниматься не будет.

– Нет, Ритка, не представляю. Что значит – никогда заниматься не будет? Ему что, диплом бы в жизни не пригодился?!. Не желание это, а дурость сплошная. И вообще, надо во всем доходить до конечной, итоговой точки. Мало ли, нужно или не нужно! Раз начал – надо закончить! Надо идти к намеченной цели несмотря ни на что!

– А зачем?..

– Да затем! Потому что всегда надо жить так, чтобы перед тобой какая-то цель была! Чтоб не было бесплодных метаний в жизни, а была четкая и определенная направленность. Пусть на короткий период – это неважно. И к этой цели надо переть и переть что есть сил, только тогда из тебя что-нибудь путное получится! А если жить бесцельно, тогда наступает хаос, анархия сплошная. Или та самая пресловутая свобода, о которой папочка твой любил, бывало, поталдычить…

– Ну, начинается… Мам, ты опять за старое? Целенаправленная ты наша! Забыла, как мы с тобой скандалили? Ты же чуть не изуродовала меня в детстве этой одержимой своей целеустремленностью…

Татьяна вскинулась было возразить дочери, но вовремя себя остановила. Встав из-за стола, раздраженно начала оглядывать маленькое кухонное пространство в поисках пачки сигарет. Обнаружив ее на подоконнике, открыла окно и нервно закурила. Ритка молчала, виновато наблюдая за матерью, и ругала себя последними словами, что так по-медвежьи неловко коснулась запретной темы. Будто обвинила в чем. Девочка и не хотела вовсе…

Когда маленькой Ритке исполнилось пять лет, мать отдала ее в секцию спортивной гимнастики. Тренер девочку признал способной и талантливой даже, о чем оптимистично и сообщил матери, обрисовав Риткино будущее в самых радужных тонах с медалями, победами, триумфом, огромными деньжищами и перспективами на заграничное проживание впоследствии. И даже настоятельно посоветовал, как надо правильно вести себя с ребенком, чтобы добиться желаемого. То бишь Татьяна должна была внушать Ритке денно и нощно, как молитву, что она просто обязана быть первой, только первой, и никак иначе. Чтобы никаких сомнений у девочки впредь не оставалось. И слова эти тренерские упали на благодатнейшую почву родительского тщеславия, какого Татьяне было не занимать – этого добра природа ей отвалила с переизбытком даже. Как одержимая, она носилась с этой дочкиной гимнастикой, исполняя все жесткие тренерские наказы по режиму питания, сна и отдыха, не слушая Риткиных горьких жалоб и пытаясь пресечь на корню все попытки отца вмешаться в этот процесс и отстоять счастливое дочкино детство. Ритка, конечно, страдала, но пикнуть-таки не смела. Если иногда и сопротивлялась, то слабо очень. Некогда было. Но отец, надо отдать ему должное, ругался с матерью по этому поводу страшно. А однажды, когда Татьяна начала по совету тренера перед соревнованиями Ритку слегка «подсушивать», то есть не кормить практически вообще, отцовское сердце не выдержало такой родительской пытки и подсказало ему крайнее решение: он девочку просто взял и украл. Увез к друзьям на дачу и разрешил ей есть все, что душа пожелает. Ох уж и оторвалась тогда Ритка на блинах да оладушках, да со сгущенкой, да с маслицем сливочным… А отец в это время ответ держал перед матерью, то бишь молчал гордо и героически, как Зоя Космодемьянская на допросе, и только уворачиваться успевал от летящих в его бедную голову тарелок и чашек. Когда Татьяна дочь свою у тех друзей наконец разыскала, с ней чуть обморок не случился: выкатился с деревенского крыльца ей в руки румянощекий веселый колобок и запрыгал вокруг нее радостно, потому как понадеялся колобок, что уж с такой-то фигуркой его теперь точно даже и на порог ненавистного спортивного зала не пустят. Только зря колобок, конечно же, размечтался… Ритке ли с отцом было с матерью воевать? Убежденность, состоящую из страшной смеси одержимости и тщеславия, так просто в словесных боях не одолеешь: она ни уговорам, ни действиям не поддается. Тут просто ждать надо, когда жареный петух в задницу материнскую клюнет. Он и клюнул вскоре…

Опозорила Ритка своего тренера на важных отборочных соревнованиях: вылетела неуклюже да со всего размаху с брусьев – голова закружилась от голода и перегрузок. Голове этой в наказание больше всего при падении и досталось: такое сотрясение мозга получила девочка, что полгода впоследствии в больнице провалялась. Пришлось и в школе на второй год оставаться, и ездить потом долго по санаториям всяким… И учеба в дальнейшем как-то у Ритки не задалась – комплекс второгодничества сказался. Плюнула она тогда на учебу, танцами увлеклась. Вот это у нее хорошо получалось, с этим был полнейший порядок. Здесь ее и хвалили, и примой ставили, и даже талантливой считали. Еще будучи школьницей, Ритка умудрилась найти себе доходный заработок: устроилась танцевать в шоу в престижном ресторане. Там платили очень хорошо. И после окончания школы осталась там же, поскольку карьера ее в том шоу в гору пошла – вот-вот должны были начать ставить ее сольный номер…

Татьяна, конечно же, трагедию, произошедшую с дочерью, переживала ужасно. И бесконечно винила и винила себя – долго еще потом ночами ей не спалось от невеселых, терзающих душу мыслей. Но прошло время, и природа взяла свое. Против нее, природы, как известно, так запросто не попрешь… Раз вложены в тебя от рождения какие-то качества сильные, будь добр, им и соответствуй. И потому, оставив Ритку в покое, Татьяна взялась за мужа. Решила из него успешного бизнесмена сотворить. Да и время как раз такое наступило, что все, кому не лень, бизнесом занялись. И принялась Татьяна за это дело со свойственными ей фанатизмом и одержимостью, поскольку муж проявил вдруг крайнюю строптивость и резко пошел в отказ. И не только не захотел идти плечом к плечу к намеченной Татьяной цели, а, наоборот, объявил о полной своей внутренней независимости и абсолютном отсутствии желания повышать свой материальный уровень. Ни целей ему не надо было, ни красных финишных ленточек, ни сладости первенства. Заявил Татьяне, что он свободен в своем человеческом выборе и намерен делать только то, что ему нравится, и работу свою непрестижную и малодоходную не бросит ни за что. Татьяна же упорно ни о какой такой свободе и слышать не хотела, и снова начались в их доме битье посуды и скандалы с выяснением того обстоятельства, кто кого больше любит и кто каким способом стремится эту любовь доказать. И снова Татьяна навлекла на свою бедную задницу вышеупомянутого жареного петуха: не выдержал муж такой семейной обстановки и свалил на волю, отвоеванную в домашних боях. Татьяна опять жутко переживала, корила себя за несдержанность, но тут уже гордость женская подняла голову – и пусть, раз так. Раз ушел, значит, не любит. Свободы ему захотелось, видишь ли. Вот и пусть теперь будет свободен. Только гордость – она штука коварная. И родного человека рядом она не заменит, и ночных слез в подушку тоже удержать не в силах…