Король Треф - Борис Седов

И Виктор пристально посмотрел на меня из-под могучих надбровий.

— Я-то? Чистый, как портянки ангела, — улыбнулся я, а сам подумал, что русского грязней меня сейчас во всем Нью-Йорке не найдется. А может, и во всей Америке.

Я прикинул, кто может вспоминать меня добрым словом и желать заключить в жаркие объятия, и мне стало немного неуютно. Это и Стилет с братвой, и арабские джигиты, у которых я из-под носа камушки увел, да и ребята из ФСБ не прочь обнять меня чистыми руками и прижать к горячему сердцу.

— Чистый, говоришь, — и Виктор криво усмехнулся.

— Чистый, чистый, сам увидишь.

— Ну ладно, подваливай к восьми. А там видно будет.

Виктор подвел черту в разговоре и бросился открывать дверь перед шикарной дамой в сверкающем платье и с меховым боа на шее. Даму сопровождал кавалер, чье жирное брюхо и морда классического советского жулика не оставляли сомнений в том, что бывший директор комиссионки или овощебазы и его жена приехали покушать, а заодно и себя показать.

А то, что покушать они оба любили и умели, было очевидно.

Когда прибывшая парочка стала подниматься по лестнице на второй этаж, мы с Виктором уставились на обтянутую парчой задницу шикарной дамы и замерли. Задница была очень внушительная, и ее сверкающие половинки, килограммов по пятнадцать каждая, игриво переваливались из стороны в сторону. Почувствовав наши взгляды, обладательница такого богатства, держась за локоть своего хозяина, оглянулась на площадке и подмигнула нам, показав зубы за двенадцать тысяч долларов.

Мы осклабились в ответ и, когда парочка скрылась за поворотом лестницы, уставились друг на друга, при этом похабно ухмыляясь.

Виктор слегка двинул меня в бок и, подмигнув, просипел:

— Ништяк корма!

— Да-а, — только и ответил я и, стерев дурацкую улыбку с лица, сказал:

— Ладно, пойду проветрюсь. Так, говоришь, Алекс в восемь будет?

— Ага, — ответил Виктор, снова усаживаясь перед игровым автоматом.

Я вышел на улицу и увидел, что на капоте моей «Хонды» свалены пакеты со жратвой, а их хозяйка стоит рядом и разговаривает по мобильнику. Поняв, что забыл поставить телегу на сигнализацию, я чертыхнулся и, пропустив желтую развалину с шашечками, перешел дорогу.

Увидев, что идет хозяин машины, пожилая дамочка в шортах, из-под которых торчали варикозные ноги, заулыбалась мне, закивала и затарахтела в трубку:

— Так я ж тебе что и говорю! Усё, тут оунер[4]машины идэ, усё!

И она, пихнув трубку в один из мешков, быстренько собрала их и, еще раз показав зубы, которые были явно раза в два дешевле, чем у мадам из ресторана, отвалила.

Усевшись за руль, я подумал несколько минут и направился в Бруклин. Там я знал одну кофейню на два столика, которую держал седой турок Али. Не знаю, чем он занимался еще, но там у него постоянно паслась какая-то турецкая братва и выглядели они точь-в-точь как наши чеченские или азербайджанские бандюки.

Тем не менее кофе там был шикарный. Лучше я не пробовал никогда и нигде. От маленькой, игрушечного размера, чашки вольтаж в организме резко поднимался, и я чувствовал, как по моим жилам мчится энергия и вообще способность делать много и хорошо. А сам Али был очень приветлив и любезен. Совсем как хозяин какой-нибудь чайханы.

Пока я ехал по хайвэю[5]Бэлт Парквэй, справа от которого был океан, а слева — Бруклин, я ни о чем особенном не думал. Слишком много думать иногда бывает вредно. Индюк, говорят, думал — и в суп попал.

Добравшись да шалмана Али, я поставил машину в двух метрах от входа и вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Али встретил меня широкой белоснежной улыбкой, которую оттеняли густые черные усы, как у Саддама Хусейна. Он вышел из-за стойки, разведя руки в стороны, и, подойдя ко мне, похлопал по плечам. Потом подвел к столику и бережно усадил на металлический хромированный стул с черными кожаными подушками Я открыл рот, чтобы заказать кофе, но Али, улыбнувшись, остановил меня жестом и скрылся в недрах заведения. Через несколько минут он вышел оттуда, неся на маленьком подносе чашечку кофе и запотевший стакан с простой холодной водой.

Теперь уже я развел руки, сдаваясь перед гостеприимством и предупредительностью хозяина. Так мы некоторое время молча улыбались, жестами показывая полное превосходство другого, затем я взял чашечку, поднес ее к лицу и втянул аромат дымящегося восточного напитка Закрыв глаза от наслаждения, причем не наигранного, а самого настоящего, я поставил чашку на стол и сказал:

— Ну, Али, твой кофе все-таки лучший из того, что мне приходилось пробовать. Почему бы тебе не расшириться? Ты мог бы стать кофейным королем Нью-Йорка.

Али хитро прищурился и ответил:

— Мне это не нужно. Здесь так хорошо, так спокойно… А если я открою большое заведение, тогда кофе будет намного хуже. Ведь его будет готовить другой человек. Правда?

— Правда, — был вынужден согласиться я.

И, наконец, осторожно отхлебнул малюсенький глоточек горячего ароматного кофе. Очень маленький, только для того, чтобы прочувствовать его вкус.

— Великолепно!

Али скромно потупился, а на губах его играла хитрая азиатская усмешка. И тут мне пришла в голову интересная мысль.

Вот я уже целый месяц каждый божий день прихожу к нему пить кофе, мы балакаем о жизни, об Америке, о Турции и даже о России. Когда однажды зашел разговор о России, Али неожиданно перешел на довольно неплохой русский. Это произвело на меня определенное впечатление, и я поинтересовался, откуда он знает мой язык. Али ответил, что несколько лет проработал на стройке в Питере. Ну, тут, понятное дело, нам с ним стало гораздо легче понимать друг друга. Не в смысле языка, а в смысле общих жизненных понятий.

Так вот, этот самый Али производил на меня впечатление человека, который, как и многие другие люди, живет не по прописанным на бумаге законам, а по своим собственным. Как и я, между прочим. И братва эта его турецкая шастает тут по каким-то явно темным делам, да и во взгляде у Али нет-нет да и мелькнет что-то такое, по чему можно быть уверенным в человеке…

В общем, я решился.

— Слушай, Али, — сказал я, отпив уже остывшего до нужной температуры кофе и глотнув холодной водички, — у меня есть к тебе разговор.

Али присел на стул напротив меня, и на его лице появилось выражение, говорящее о том, что он готов разбиться в лепешку, лишь бы угодить дорогому гостю.

Ладно, думаю, посмотрим, какое у тебя сейчас будет выражение, и продолжаю:

— Только, понимаешь, Али, это очень серьезный разговор. Настоящий разговор между двумя мужчинами. И об этом разговоре не должен знать никто, кроме нас с тобой.