Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк

— Присаживайся, Вителлодзо, — сказал он, предложив мне куриную ножку.

— Паоло, — удрученно произнес я, покачав головой, — я только что наблюдал за сражением…

— Оно идет хорошо?

— Слишком хорошо. Мы теряем контроль над войсками. Эти молодые флорентийские рекруты… они просто свихнулись на понятиях чести и гордости, а уж их отвага…

Едва не подавившись, Паоло выплюнул кусок мяса.

— Неужели они вошли в Пизу?

— Пока нет. Но это случится очень скоро, если мы что-нибудь не придумаем.

— Командуй отступление.

— Я уже отдал приказ.

— А они не подчинились?

— Выйди и погляди сам.

Он вскочил и, призвав пажа, велел помочь ему надеть доспехи. Полностью облачившись в броню, поднялся вместе со мной на вершину холма и глянул вниз на сражающихся солдат в красно-черных мундирах.

— Лошадей, живо! — вскричал Паоло. — Вызови наших офицеров. Нам придется самим руководить отступлением.

Через несколько мгновений мы уже спустились с холма и врезались в вихревой центр битвы. Она проходила в обычной беспорядочной манере. От полуразрушенных стен поднимались густые облака порохового дыма и пыли. С земли раздавались редкие ружейные выстрелы, а из бойниц зубчатых стен вылетали стрелы. Короче, ситуация сложилась чертовски опасная. Я знал, о чем говорю. Мои младшие братья, Джанни и Камилло, оба потеряли жизнь в таких бессмысленных перестрелках. Порой я сомневался, стоила ли их жизнь заплаченных нам денег. Но как еще мы намерены добывать средства к существованию? Если мы хоть немного повысим налоги горожанам Чита-ди-Кастелло, то поимеем мятежи и восстания. А они гораздо опаснее обычной войны.

— Отзовите же этих распетушившихся флорентийских свиней! Убрать с поля боя весь их тупоголовый деревенский сброд! — кричал Паоло офицерам, проезжая по рядам наших разгоряченных войск. Он лупил по шлемам своим мечом и орал зычным командным голосом. Я делал то же самое.

Один из наших знаменосцев имел дерзость возразить мне:

— Но мы уже побеждаем! Мы захватили церковь! Город будет наш, если мы сейчас поднажмем, у нас же есть все преимущества! Почему вы говорите нам отступать?

Я медленно вернулся туда, где стояла его лошадь во главе колонны. Люди за его спиной выглядели разозленными и мятежными.

— Сними шлем, солдат. Покажи свое лицо.

Он исполнил мой приказ. На меня глянуло юное безбородое лицо. Я приставил меч к его горлу. Он не дернулся.

— Никогда не противоречь и не обсуждай приказы старших офицеров, — я посильнее надавил концом меча на его шею. Кожа поддалась, и его лицо побледнело. — Ты понял меня?

— Да, мессер… — его голос звучал тихо, но в нем до сих пор сквозило неприкрытое возмущение.

Я усилил давление острия: капельки крови побежали по шее.

— Громче!

— Да, мессер. Я понял. Виноват, мессер.

Я убрал меч:

— Отлично. Если это случится еще раз, я отрежу твою чертову башку. А теперь прикажи своим людям отступить!

К закату все наши отряды вернулись в лагерь. Мы видели, как пизанцы латают бреши своих укреплений. Мы слышали, как ропщут наши воины вокруг костров.

— Очевидно, что все случившееся дойдет до Флоренции, — сказал я. — И, вероятно, они обвинят нас в трусости.

— Те малодушные бумагомараки! — вскричал Паоло. — Что, черт побери, они понимают в военной стратегии?

— Разумеется, ни черта. Но возможно, нам следует объяснить им наше решение. Напиши донесение в Синьорию…

— У тебя что, нет гордости, братец?

Я вспыхнул:

— Конечно есть, Паоло. Но я…

— Вот уж поистине Господне наказание! В том дворце не осталось благородной крови. Там засели торговцы и волокитчики. И писать им донесение? Да плевал я на всю Флорентийскую синьорию!

Я опустил голову:

— Извини, Паоло. Ты прав, конечно. Я… я не знаю, о чем думал.

Он приблизился и крепко обнял меня:

— Мы, Вителли, принадлежим к славному роду кондотьеров.[15]Не забывай этого, брат. В нас больше благородства.

Миновала полночь, и я остался во дворце один. Я торчал на службе с раннего утра и физически испытывал крайнюю усталость; но ум мой бодрствовал, пребывая в необычайном волнении. И сейчас здесь, за моим столом, при свете единственной свечи мне оставалось написать одно письмо.

Последние шесть недель мне ежедневно приходилось писать или диктовать письма — ободряющие, убеждающие, предупреждающие, выражающие нашу обеспокоенность, наше разочарование, наше нетерпение. Но ничего по-прежнему не изменилось. Самым последним оправданием послужила вспышка малярии в лагере, которая якобы делает невозможной нашу атаку. Все в Синьории уже устали от братьев Вителли. Пришла пора положить конец их оправданиям и лживым сообщениям.

Обмакнув кончик пера в чернила, я начал покрывать лист бумаги своим самым изящным почерком. Это особое послание не предназначалось для глаз Паоло и Вителлодзо Вителли. Если наши уполномоченные выполнят задание с благоразумной осторожностью и тонкостью, которых я требовал от них, то Вителли догадаются о содержании этого письма, когда будет слишком поздно.

Я подписал письмо, высушил чернила, сложил бумагу и запечатал ее восковой официальной печатью Флорентийской республики. Подумав о сделанном, вздохнул с облегчением, удовлетворением и без малейшего трепета. Я вписал свое имя в скрижали истории. И доказал, что перо в определенных ситуациях может быть могущественнее меча.

Заключительная фраза моего письма являлась смертным приговором.

Я лежал бодрствуя, с закрытыми глазами, и прислушивался к дождю, чьи капли точно камни лупили по палатке. Я испытывал слабость и истощение. Неужели и меня свалила малярия? Сотни уже умерли от лихорадки, и еще больше лежали больными. Я размышлял, не следовало ли нам позволить в августе молодым флорентийцам захватить Пизу. Тогда мы обошлись бы гораздо меньшими потерями, и нам больше не пришлось бы разбираться с их треклятой Синьорией.

Из-за палаточного полога донеслись голоса. Открыв глаза, я приподнялся с кровати и увидел влетевшего внутрь стражника.

— Что там такое?

— Господин, извините за вторжение, но… — Он перевел дух и тяжело вздохнул. — Ваш брат, лорд Паоло, арестован и…