Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот

Она отмахнулась от всех попыток извиниться, но Роберт был согласен с Орлой: давать интервью еще слишком рано. В газеты уже была разослана фотография Исобель. Но если ее в ближайшее время не найдут, придется организовать пресс-конференцию. Силы вдруг покинули его, и он, закрыв лицо руками, повалился на кровать. Карла легла возле него. Он обнял ее, а она, услышав, как тяжело он дышит, поняв, с каким трудом пытается не потерять самообладание, принялась его утешать. Она пересказывала слова Орлы, которым сама не верила, пока ему не стало лучше. Он с усилием встал с постели.

Они не представляли, сколько времени прошло, но часы показывали уже глубоко за полночь. Ожидание продолжалось. Аманда сказала, что Карле необходимо поспать, чтобы набраться сил и справиться с бедой. Снотворное помогло, и она провалилась в глубокую дремоту без сновидений.

Потом настало время просыпаться, чтобы снова окунуться в кошмар.

Я проснулась, а ты была на моих руках, отмеченная моей кровью. Я завернула тебя в полотенце, и мы лежали вместе, укрытые простынями, в полной неподвижности, не считая дыхания. Шепот с тех пор ни разу меня не тревожил.

«Иди к ней», – услышала я шепот, когда увидела фото в газетах. Исобель Гарднер – младенец без каких-либо особенностей, которые отличали бы ее от других новорожденных, появляющихся на свет за две недели до срока. Сначала я сопротивлялась. Я решила не слушать шепот и легла спать, накрыв голову подушкой.

Боль разбудила меня посреди ночи. Как по расписанию, каждый месяц у меня идет кровь. Да так сильно, что первые два дня я вообще боюсь куда-нибудь выходить. Было темно, до рассвета в Буррене еще час. Острая режущая боль словно скальпелем прошлась по моему копчику и крестцу и достигла такой силы, что я думала, что не выдержу и закричу. Потом она стала понемногу утихать, чтобы позже все началось снова.

Я поняла, что должна уйти до рассвета. До того как Филлис Лайонс встанет, чтобы помочь матери сесть прямо и поправить ее подушки. До того как Митч Моран откроет гараж, а Стелла Нолан включит духовку. Я зашла в детскую. Все было в порядке. Я подготовила еду для тебя и положила рецепт назад в шкафчик. Наполнила флягу и вынула твою бутылочку из прибора для стерилизации. Боль снова начала нарастать. С ней вернулось кровотечение. До места назначения мне нужно было ехать четыре часа. То есть восемь часов за рулем. В прогнозе погоды говорилось, что будет сильный дождь.

Когда я подъехала к больнице, уже лило как из ведра. Я оставила машину в самом укромном уголке стоянки. Меня скрывали высокие заросли пампасной травы. В одиннадцать часов утра в больницу зашли всего несколько новоиспеченных отцов и, не считая трех машин, вокруг никого не было. Выйдя из автомобиля, я запуталась в кустах. Наконец мне удалось вырваться. Несколько ярко-красных ягод кизильника, похожих на капли крови, упали на землю.

Я заглянула через стеклянные двери в просторный вестибюль. При короле Георге III здание клиники было поместьем одного богатого семейства, и в нем до сих пор витал дух конных экипажей и канделябров. В огромном камине возле стола администратора пылали поленья и куски торфа. Полукругом вокруг него были расставлены кресла, а на небольших столиках были аккуратно разложены журналы. Но сегодня в вестибюле не было ни одного посетителя. Только администратор сидела за своим столом и что-то листала. Я отошла от дверей, прежде чем она меня заметила, и спустилась по ступенькам.

Позади здания было установлено множество указателей к различным палатам, амбулаторным отделениям, лаборатории и частным приемным. В амбулатории шли строительные работы. Перед ней виднелся щит, на котором были написаны извинения за причиненные неудобства. Рабочие не обратили на меня ни малейшего внимания. Я остановилась перед автоматическими стеклянными дверьми. В этот момент ко мне вернулось благоразумие. Я вот-вот должна была пойти туда, где не работают никакие правила. Но было слишком поздно… слишком поздно для сомнений.

Стеклянные двери распахнулись и закрылись за мной, отсекая шум снаружи. Такая спокойная атмосфера, пустой холл… На стене висела информация для посетителей, что сначала надо подойти к администратору, а потом уже ждать в холле. Сквозь матовое стекло в кабинете администратора я видела, что внутри кто-то ходит. Еще одна тень была видна сквозь стекло – кто-то сидел за столом. Я прошла мимо кабинета, ожидая, что кто-нибудь окликнет меня строгим голосом. Но этого не случилось.

Мои ладони начали потеть. Колени дрожали так сильно, что мне пришлось остановиться и прислониться к стене. Я заставила себя двигаться дальше, пока не попала в коридор, по обеим сторонам которого виднелись двери. В воздухе витал запах еды. Но это не был тяжелый, неприятный запах, с которым у меня обычно ассоциировались больницы. Это был приятный аромат трав, здоровья и подтянутости, аромат кофе, только что испеченного хлеба с намеком на чеснок. Я подошла к лестнице. Перила были очень удобные. Мои ноги утопали в густом ворсе коврового покрытия. На втором этаже на стене были нарисованы две стрелки, указывавшие в противоположных направлениях. Одна – на палаты с восемнадцатой по двадцать пятую, другая – с двадцать шестой по тридцать третью. Когда я ехала в клинику, то остановилась у таксофона, чтобы позвонить в больницу. Администратор сказала, что цветы для миссис Гарднер можно доставить в палату двадцать семь.

Я повернула налево и шла по коридору, пока не оказалась перед ее дверью. Боль из основания позвоночника перешла на желудок, заставляя меня буквально сгибаться в три погибели. Я направилась к уборной. В сумочке у меня были обезболивающие таблетки. Они обычно позволяли немного утихомирить боль, но она нужна была для возрождения. Важно было не нарушать мой природный цикл.

Войдя в кабинку, я села на крышку унитаза и поправила одежду. Веревка, которая удерживала подушку под кофтой, ослабела. Я начала поправлять ее. Руки у меня тряслись. Дверь в уборную открылась. Какая-то женщина вошла в соседнюю кабинку. Я замерла и стала ждать, пока она вымоет руки и уйдет. Потом крепко затянула веревку и вышла из кабинки. Из зеркала на меня глядели абсолютно чужие, незнакомые глаза. Лицо было очень бледное. Я выглядела слишком изможденной для женщины на девятом месяце, но люди видели то, что хотели видеть, а они всегда смотрели на мой живот.

Я брызгала воду на лицо, пока оно не покраснело.

«Больше никогда… больше никогда… больше никогда…»

Шепот подгонял меня. Я могла остановиться. Я хотела, чтобы кто-нибудь вошел и приказал мне убираться из больницы. Какая-нибудь старшая медсестра или любопытная служащая, которая бы поверила, что я просто заблудилась в этом лабиринте коридоров. Потом, впервые, я услышала тебя. Тебя, мою дочь. Ты звала меня. Я рывком распахнула дверь, уверенная, что застану Карлу Келли возле кроватки. Но она спала, положив одну руку на покрывало.

Когда я подняла тебя, ты не издала ни звука. Ты была легче пушинки и крепко прижалась к моей груди. Скорее… Скорее… Мы двинулись вместе в уборную, где я спрятала тебя в вещевой мешок, и мы отправились навстречу будущему. Только не говори ни слова, тихо. Я быстро спустилась по лестнице, ковровое покрытие приглушало стук каблуков, прошла мимо кабинета администратора, где за стеклом все так же двигались темные фигуры, мимо строителей, которые не смотрели на меня и не свистели вслед. Я подошла к машине, положила мешок на сиденье и вырулила со стоянки. Боль в животе начала утихать. Лежа в мешке, ты двигалась, пыталась вырваться из этой темницы. Потом ты уснула.