Расплата кровью - Элизабет Джордж

– Может быть, – отозвалась она, нарочито дерзким и раздраженным тоном.

Бросив умоляющий взгляд на мужа, словно прося у него поддержки, леди Стинхерст продолжала настаивать. У нее был мягкий, неуверенный голос – такой бывает у старых дев, не привыкших разговаривать с детьми. Она нервозно подняла руку к волосам, умело выкрашенным и уложенным в прическу, призванную противостоять неотвратимо надвигающейся старости.

– Видишь ли, дорогая, мы сидим здесь уже так давно, и, по-моему, мистер Винни ничего не пил с половины третьего.

Это был уже не просто намек. Это был четкий приказ. Бар находился в другом конце помещения, и Элизабет велели обслужить мистера Винни, будто она юная дебютантка, а он – ее первый в жизни кавалер. Указания были достаточно ясными. Но Элизабет не собиралась им следовать. На ее лице отразилось презрение, и она вперила взгляд в лежавший у нее на коленях журнал. И это после того, как с ее губ сорвался отнюдь не подобающий леди ответ, всего одно слово! Ее мать явно все сразу поняла.

Барбара слушала их с чувством некоторого изумления. Леди Элизабет на вид было хорошо за тридцать, вероятно, даже ближе к сорока. Ей вряд ли требовались мамочкины советы по части мужского пола. Но мамочка так не считала. Более того, несмотря на неприкрытую враждебность Элизабет, леди Стинхерст едва заметно подтолкнула Элизабет в направлении мистера Винни.

Похоже, Джереми Винни и сам не жаждал добиться расположения Элизабет. Он всячески старался не обращать внимания на этот разговор. Он сосредоточенно чистил свою трубку какой-то железякой и беззастенчиво подслушивал, что говорит в другом конце комнаты Джоанна Эллакорт. Она была рассержена и совершенно этого не скрывала.

– Она из нас из всех сделала дураков, разве не так? Какая радость для нее! Как весело – до безумия! – Актриса бросила уничтожающий взгляд на Айрин Синклер, которая по-прежнему сидела в стороне от остальных, словно смерть сестры каким-то образом сделала ее присутствие нежелательным. – И кому, по-твоему, выгодны изменения, сделанные в сценарии вчера вечером? Мне? Да ничего подобного! Учти, Дэвид, я этого не потерплю. Я не потерплю этого, черт побери.

– Ничего еще не решено, Джо, – попытался успокоить ее Дэвид Сайдем. – Не решено окончательно. Раз она изменила сценарий, твой контракт вполне можно считать недействительным.

– Тебе кажется, что контракт недействителен. Но ведь у тебя его нет, не так ли? Мы ведь не можем заглянуть в него? Ты не знаешь, действителен ли он вообще. И ты ждешь, что я тебе поверю? Положусь на слово после всего, что случилось? Что мелкие изменения в характере образа достаточны, чтобы контракт стал недействительным? Прости, но мне что-то не верится. Мне просто смешно. И за это тоже прости. И налей мне еще джину. Сейчас же.

Ни слова не говоря, Сайдем мотнул головой в сторону Роберта Гэбриэла, который подтолкнул в его сторону бутылку «Бифитера», опустошенную уже на две трети. Сайдем налил жене и вернул бутылку Гэбриэлу. Тот схватил ее и срывающимся от смеха голосом пробормотал:

– «Хватаю – И нет тебя. Рука пуста. И все ж Глазами не перестаю я видеть Тебя, хотя не ощутил рукой»[9]. – Гэбриэл искоса глянул на Джоанну и налил себе еще. – Сладостные воспоминания о выступлениях в провинции, Джо, любовь моя. Это было наше первое? Хм, нет, возможно, нет. – В его устах это прозвучало как воспоминание о сексуальных утехах, а не о постановке «Макбета».

Пятнадцать лет назад школьные подруги Барбары все, как одна, просто умирали от питер-пэновской красоты Габриэла, но ей он никогда не казался привлекательным. Как, кстати сказать, и Джоанне Эллакорт: та в ответ одарила его улыбкой, которая таила в себе острое жало – по другому поводу.

– Дорогой, – ответила она, – разве я могу когда-нибудь забыть? Ты пропустил десять строк в середине второго акта, и я тащила тебя до конца. По правде говоря, последние семнадцать лет я ждала, когда «вода этих морских пучин от крови покраснеет»[10].

Гэбриэл фыркнул.

– Сука из Уэст-энда[11], – объявил он. – Умеет же сформулировать.

– Ты пьян.

Что, конечно, походило на правду. И словно в ответ на это обвинение, Франческа Джеррард неловко поднялась с дивана, на котором сидела вместе с братом, лордом Стинхерстом. Видимо, она хотела взять ситуацию под контроль, сохранить статус хозяйки гостиницы, пусть даже рискуя выставить себя в смешном виде. Она повернулась к Барбаре.

– Если бы мы могли выпить кофе… – Ее рука взметнулась к снизкам разноцветных бус, которые она носила на груди как кольчугу. Прикосновение к ним, казалось, придало ей мужества. Она снова заговорила, на этот раз более властно: – Мы бы хотели выпить кофе. Не могли бы вы это организовать? – Когда же Барбара не ответила, она повернулась к лорду Стинхерсту. – Стюарт…

Он заговорил:

– Я был бы очень признателен, если бы вы это устроили, – сказал он Барбаре. – Кое-кому из присутствующих хочется протрезветь.

Барбара с удовольствием подумала о том, сколько у нее еще будет возможностей поставить графа на место.

– Прошу прощения, – резко ответила она, оборачиваясь к леди Хелен. – Если вы сейчас пойдете со мной, полагаю, инспектор захочет побеседовать с вами с первой.

Леди Хелен Клайд чувствовала некоторую вялость, шагая к двери библиотеки. Она решила, что это из-за голода, ведь они почти ничего сегодня не ели, и вообще этот бесконечный и кошмарный день, страшный дискомфорт оттого, что на тебе только ночная рубашка, и многочасовое сидение в этой комнате, где холод пробирает до костей и откуда нельзя отлучиться. Добравшись до двери, она запахнула на себе пальто – стараясь изобразить этакую небрежность – и вышла в холл.

Сержант Хейверс неприкаянно следовала сзади.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Хелен?

Леди Хелен благодарно повернулась к Сент-Джеймсу – он ждал ее за дверью. Линли и Макаскин уже поднялись наверх.

Она пригладила волосы ладонью, пытаясь привести их в порядок, но, поняв, что это невозможно, огорченно улыбнулась.

– Можешь ли ты хотя бы представить себе, каково торчать целый день в комнате, полной индивидов, которые привыкли лицедействовать? – спросила она Сент-Джеймса. – С половины седьмого утра мы прошлись по всему диапазону. От гнева до истерики, от скорби до паранойи. Честно говоря, к полудню я готова была душу продать за один из пистолетов Гедды Габлер[12]. – Зябко поежившись, она стянула у горла ворот пальто. – Но я чувствую себя прекрасно. По крайней мере мне так кажется. – Она посмотрела на лестницу, затем снова на Сент-Джеймса. – Что такое с Томми?