Симулякры и симуляция - Жан Бодрийяр

Конец паноптической системы. Телевизионный глаз больше не является источником абсолютного наблюдения, и идеалом контроля больше не является идеальная транспарентность. Паноптическая система ещё предполагает существование объективного пространства (пространства Ренессанса) и всемогущество деспотического надзора. Это всё ещё если не система заключения, то, по крайней мере, система наблюдения по секторам. Более утончённая, однако всё ещё внешняя по своему характеру, построенная на оппозиции «наблюдать» и «быть под наблюдением», даже если фокальная точка системы наблюдения находится в слепой зоне.

Совсем иное в случае с Лаудами. «Вы больше не смотрите телевидение — это телевидение смотрит вас (Live)», или ещё: «Вы больше не слушаете передачу „Без паники!“ — это „Без паники!“ слушает вас» — поворот от паноптической системы контроля (см. «Надзор и наказание» Фуко{54}) к системе апотропии, в которой отменено различение между пассивным и активным. Больше нет императива подчинения модели или контролю. «ВЫ — модель!», «Главное — это ВЫ!». Таков аспект гиперреальной социальности, в которой реальное перепутано с моделью, как в статистической выкладке, или с медиумом, как в эксперименте с Лаудами. Такова следующая стадия социальных отношений, наша стадия, которая уже больше не является стадией убеждения (классической эрой пропаганды, идеологии, рекламы и т. д.), а является стадией разубеждения, апотропии: «ВЫ — последние известия, вы — социальное, вы — событие, вы имеете к этому отношение, слово вам» и т. д. Зеркальный поворот, благодаря которому становится невозможной локализация инстанции модели, власти, контроля, самих медиа, потому что вы всегда оказываетесь по ту сторону. Больше не существует ни субъекта, ни фокальной точки, ни центра или периферии — сплошная изогнутость или круговое отклонение. Больше не существует ни насилия, ни надзора — одна лишь «информация», скрытая вирулентность{55}, цепная реакция, медленная имплозия и пространственные симулякры, в которых ещё имеет место эффект реального.

Мы свидетели конца перспективного и паноптического пространства (которое ещё остаётся моральной гипотезой, согласующейся со всеми попытками классического анализа «объективной» сущности власти) и, таким образом, отмены самого спектакулярного{56}. Телевидение, как, например, в случае с Лаудами, больше не является спектакулярным медиумом. Мы больше не находимся ни в обществе спектакля, о котором говорили ситуационисты{57}, ни в разновидности специфического отчуждения и специфического подавления, которые оно предполагало. Сам медиум больше не воспринимается как таковой, и смешение медиума с месседжем (Маклюэн{58})[7] является первой важной формулой этой новой эпохи. Медиума в буквальном смысле больше не существует: теперь он неосязаем, рассеян и дифрагирован в реальном, и уже нельзя даже сказать, искажает ли он что-либо.