Возраст третьей любви - Анна Берсенева

В Москве такая погода бывала в бабье лето – в любимую Евину пору. Юра и вспомнил сестру, как только вышел из дому: ее радость от каких-то незаметных, только ею ощутимых переливов осеннего света, и от промытого как стекло воздуха, и от особенного чувства покоя, которое возникает в такие дни…

Впрочем, про покой он уже, кажется, сам домыслил: у всех ведь разное ощущение от такой погоды.

Но ему хорошо было в этот день – может, и правда просто из-за погоды. Он совсем расслабился, с удовольствием выпил заранее водки вместе со всеми, «чтоб веселее было дрова собирать», устанавливал мангалы так, чтобы ветер с моря не задувал огонь, и чувствовал во всем теле блаженную легкость, а в голове веселый ветерок.

Народу поехало не много, человек двадцать. То есть в комнате, может, показалось бы, что и много, но среди сопок, на морском берегу, компания выглядела совсем небольшой.

Юра давно не бывал на пикнике. Как-то не тянуло его на природу после работы в отряде, и отдыхать хотелось в чистой комнате, а никак не на сырой земле. Но сейчас он с удовольствием вытянулся на траве, благо синяя спасательская куртка была теплая и непромокаемая, и, прищурив глаза, подложив под голову руки, смотрел на разноцветные – желтые, багровые, зеленые – вершины осенних сопок в блекло-голубом небе.

И дорога, вьющаяся по тихой долине к сопкам, не пылила, и листы на деревьях если дрожали, то совсем чуть-чуть, и он отдыхал…

Женщины смеялись, нанизывая мясо на шампуры; потрескивали угли в мангалах; Гена Рачинский, тоже подхохатывая знаменитым своим неотразимым смехом, делал вид, что помогает дамам, а сам не упускал возможности приобнять то одну, то другую.

«Мне хорошо, – лениво, почти сквозь сон, думал Юра. – Мне хорошо, спокойно, и это солнце, и эта девочка Оля… Все хорошо!»

Оля Ким, вчера существовавшая только в виде черных длинных глаз и тихого голоса из-под марлевой повязки, сегодня оказалась вполне хорошенькой девушкой: маленькая, как все кореянки, с точеной фигуркой, с правильными и тонкими чертами смуглого лица.

«Снайперский у Генки глаз, – думал Юра, все так же, сквозь смеженные ресницы наблюдая за тем, как она вместе с остальными сестричками и докторшами нанизывает мясо на шампуры – быстро и ловко, как бисер на шелковые нити. – В самом деле, симпатичная. И глаза не померещились…»

Глаза у Оли действительно были такие точно, как он вчера разглядел в перевязочной: большие, удлиненные к вискам, и с этим трепетным выражением… Юра видел, что она часто взглядывает на него – вскидывает на мгновение голову, отрываясь от своего занятия, и тут же снова склоняется над шампуром, или тянется к кастрюле с маринованным мясом, или вскакивает и бежит к мангалу относить готовый шашлык. А потом возвращается и снова поглядывает на него.

В одно из таких мгновений – когда Оля смотрела на него – Юра открыл глаза и быстро, пружинисто сел. Она смутилась, тут же отвела взгляд, а он улыбнулся. Ему было смешно – как будто он, взрослый, поймал маленькую Полинку, таскавшую из буфета конфеты, и та искренне уверена, что он недоволен.

– Все, хлопцы, закусить пора! – пригласила наконец Катерина Данильчук, ассистентка из ожогового – та самая, что неровно дышала к Гриневу и всегда справлялась о нем у Гены. – Шашлыки доходят, напитки и холодные закуски поданы!

Расстеленная на траве скатерть была уставлена мисочками с острыми корейскими закусками, которые покупались на рынке ко всем гулянкам и которые Юра очень любил, особенно под водку. От них слезы выступали на глазах – от пекинской капусты, жгучей моркови, папоротника со специями, по-особому приготовленных морских гребешков.

Было как раз то недолгое и приятное время любой коллективной пьянки, когда никто еще не осоловел, не обозлился неизвестно на что, никто не требует, чтобы все по очереди боролись на руках… Когда всем еще просто весело, с аппетитом поедаются шашлыки, все беззаботно смеются, бренчит гитара, Генка сыплет шутками и заигрывает со всеми девушками подряд, а не уговаривает одну какую-нибудь удалиться с ним в лесок.

Юра за то и не любил общие пьянки, что такое вот время кончалось слишком быстро.

Сегодня Рачинский явно «окучивал» Олю. Он все время садился рядом с нею, что-то шептал ей на ушко, отводя рукой ее недлинные, прямые и блестящие черные волосы, восклицал:

– Олечка, Олечка, что это ты села на уголок? Замуж, что ли, не хочешь?

– Пускай сидит! – сердито поглядывая на Рачинского, возражала его нынешняя главная пассия, процедурная сестра Люба Яровая. – Почему это – замуж не выйдет? И по-другому говорят: на углу сидеть – свой угол заиметь!

Но Генка уже обнимал Олю, притягивал к себе, как будто бы заставляя отодвинуться от угла скатерти. Юре неприятны были эти Генкины уверенные жесты – в общем-то ведь такие же, как всегда. И он чувствовал, что ему не из-за себя неприятно все это видеть, а вот именно из-за Оли.

Та смущалась, робко пыталась отстраниться от начальника, и тут же еще больше смущалась своих попыток – конечно, безуспешных.

К тому же оказалось, что она совсем не пьет – ни портвейна, который ей настойчиво предлагал Гена, ни тем более водки. И ей самой неловко было оттого, что она не выпивает в компании, как будто строит из себя не такую, как все, – это тоже чувствовалось.

– Я просто не могу, Геннадий Викторович, – отбивалась она от Генкиного угощенья. – Ну конечно, я вас очень уважаю, но я просто не привыкла к спиртному, честное слово, у меня и мама не пьет, и бабушка…

«Свинья Генка, – подумал Юра, прислушиваясь к Олиному голосу. – И Любка вся кипит, аж веснушки побелели, и этой не в радость».

Но не драться же с ним! Гена есть Гена, он со всеми такой, и девочка привыкнет к этому, как привыкнет к яростному мужскому мату во время перевязок. И это еще не худшее, к чему ей придется привыкнуть во взрослой жизни…

«Сколько ей лет, кстати? – подумал Юра. – Восемнадцать-то, пожалуй, есть, но вряд ли больше».

На вид казалось и того меньше.

– А что это там за народ на сопке? – заметила вдруг Катерина. – Гляньте, во-он те, у подножья у самого! Геологи, что ли – приборы у них…

– Ты, Катюша, прям как пограничник у нас, – захохотал Гена. – Бдительная! Шпиены, не иначе. – Он смешно выпучил глаза. – Олечка, хочешь шпиенов посмотреть? Пошли, пошли-ка, деточка, посмотрим с тобой шпиенов!

Рачинский быстро вскочил, потянул за руку Олю. Той невольно пришлось тоже встать, сделать несколько шагов вслед за шефом. Вдруг она обернулась и посмотрела прямо на Юру такими жалобными, испуганными глазами, что и покойник бы не выдержал.

– Пошли, Гена, – сказал он, тоже вставая. – Шпиены, не шпиены, а пройтись пора – растрясти жирок.

Генка слегка скривился: похоже, коллективный поход на сопку, по дороге к которой были укромные заросли шиповника, вовсе не входил в его планы. Но уже и Катерина двинулась вслед за ними, и решительно настроенная Любка. Остальные, правда, пожелали им успешного восхождения и остались сидеть у мангалов, на которых дожаривалась последняя порция шашлыков.