Призраки Бреслау - Марек Краевский

На паркете Мок сразу же почувствовал на себе взгляды мужчин, сидевших за столиками. В полумраке сверкали стекла лорнетов и биноклей из лож. Глаза фордансерок манили. Мок пригласил на танец одну из них – маленькую, стройную рыжеволосую еврейку – и крепко прижал ее к себе, чувствуя под тонкой тканью платья кружева бюстгальтера. Несколько неверных шагов – и девушка повела его за собой, помогая найти правильный ритм. Да только с переменным успехом. Танцор из Мока все равно был аховый. Вскоре он понял, что и его партнерша не отличается особым талантом по этой части. К счастью, оркестр объявил перерыв, и музыканты мигом вцепились в огромные кружки с пивом. Девушка беспомощно остановилась посреди зала, словно не зная, что делать. Мок поцеловал ей руку и повлек за собой. Одинокие пьяницы иронически усмехнулись, а дамы из кабинетов зашушукались. «Он поцеловал девке руку», – мерещился Моку их шепот.

Девушка мягко взяла Мока за локоть, и они пошли к его столику. Она с удовольствием ела и пила, соглашаясь со всем, что говорил Мок. Впрочем, говорил он немного, а ее мнения и вовсе не спрашивал. Девушка машинально кивала в ответ на все, но вот пойти с Моком в гостиницу отказалась. Зато она пригласила его в свою комнатку, которую снимала неподалеку.

1. IX.1919

Обычный рабочий день. Меня разбудили крики детей, спешащих в школу. Попробовал заснуть и не смог, несмотря на страшную усталость. Со мной так порой бывает. Чем больше устал, тем труднее заснуть. Может быть, мой даймонион[15]не позволяет.

Полдень. Отправляюсь в городскую библиотеку.

Вечер. Сегодня я перевел десять с лишним страниц из Аугштайнера. Его латынь далека от простоты. Словно устами автора говорил какой-то дух. Фразы отрывистые и трудны для понимания. Сказуемые нередко опущены. Но на эту проблему можно взглянуть иначе. Мы имеем дело с записками ученого, которым порой не хватает грамматического блеска, но блеск правды затмевает все. Аугштайнер все более восхищает меня. По его мнению, платоновские идеи – не что иное, как души. Но это вовсе не примитивная анимизация[16]действительности. Аугштайнер четко классифицирует души. Он делит их, с одной стороны, на активные и пассивные, с другой – на потенциальные и актуальные. У вещей души пассивные – то есть обычные идеальные отражения, у людей – души активные, то есть независимые идеальные отражения. «Независимые» означает наделенные способностью абстрагирования, каковое подразделяется на актуальное и потенциальное. Автор ставит вопрос: как субъект, то есть человек, может абстрагировать активную душу? – но, к сожалению, не отвечает на него. Его витиеватой эпистемологической[17]системе, проникнутой идеями Христиана Розенкрейца[18](ничего удивительного, они ведь были современниками!), не хватает хотя бы легкого уклона в сторону спиритуализма. Нет никаких оперативных указаний, что предпринять, как абстрагировать из человека душу. Сегодня ночью я следовал указаниям Грегориуса Блокхуса и силился перципировать души, исходящие из тел этих четверых в момент смерти. В полном соответствии с тем, что писал Грегориус Блокхус, я открыл в этих телах энергетические каналы, снял суставную блокаду и уложил конечности в рекомендованное положение. Точными уколами я забрал дыхание. По Блокхусу, при такой концентрации духовной энергии ее невозможно не ощутить. Я же этой энергии не почувствовал. И значит, потерпел поражение. Не знаю, верно ли я понял трудную латынь Аугштайнера и указания Блокхуса, от которых отдает каким-то суеверием. Завтра снова сажусь за труд Аугштайнера. Может быть, в следующих пассажах отыщутся оперативные указания. Может быть, Аугштайнер сбросит наконец надменную маску философа и перейдет на позиции классического спирита?

На юго-востоке Бреслау, в предместье Олевизен, зажатом между речкой Оле и Олаусским шоссе, в маленьком дворике дома на Плессерштрассе, 24, царила обычная утренняя суета. Служанка пастора Гердса развешивала на галерее подушки и одеяла, консьержка фрау Бауэрт надраивала деревянные ступеньки, ведущие в слесарную мастерскую, помещавшуюся во флигеле. Из сортира вышел отставной почтальон Конрад Доше. К его ногам в страшной радости немедленно бросилась рыжая собачонка. Двор заливали солнечные лучи, скрипел насос, от выбиваемой перины летел пух…

Во двор вышел пожилой человек. Его лицо и руки покрывали глубокие морщины, глаза были налиты кровью. Задыхаясь, старик тяжко опустился на лавку и свистнул рыжей собаке. Та подбежала и начала ласкаться, косясь одним глазом на хозяина.

К старику подошел Доше и подал руку.

– Сердечно приветствую вас, герр Мок. – Физиономия Доше сияла. – Как спалось?

– Плохо, – коротко ответил Виллибальд. – Что-то не давало мне заснуть…

– Наверное, нечистая совесть, – засмеялся Доше. – То-то она вас грызет после вчерашней партии в шахматы…

– И что мне сделать, – Виллибальд протер глаза, стряхнул гной с ресниц, – чтобы вы мне поверили? Не трогал я этого слона, пока вы ходили в уборную!

– Ладно, ладно, – успокаивал друга Доше, не переставая улыбаться. – Как там ваш сын? Выспался? Встал уже?

– Вон он идет. – Лицо старика разгладилось.

По двору бодро шагал Эберхард Мок. Подойдя к отцу, Эберхард поцеловал его в щеку. Всегдашнего сильного перегара старик не учуял. Мок-младший подал руку Доше. Последовало неловкое молчание.

– А я в аптеку собрался, – заговорил Доше. – У собаки понос. Просто ужас. Вам ничего купить не надо?

– Вы так добры, герр Доше, – ответил Виллибальд. – Купите нам по пути буханку хлеба от Мальгута. Непременно от Мальгута.

– Знаю, знаю, герр Мок, – закивал Доше и сказал своей собаке: – Рот, ты остаешься здесь. Слушайся герра Мока. Можешь гадить во дворе, но только не под лавкой.

И Доше заковылял по направлению к Рибникерштрассе. Мок-старший принялся играть с Ротом, взял собачку за шкирку и стал легонько таскать туда-сюда. Пес рычал и извивался всем телом, легонько прихватывая зубами ладонь старика.

Эберхард сел рядом с отцом и закурил первую сигарету. Воспоминания о прошлой ночи заставили его усмехнуться. Мок так и не спросил девушку насчет клиентов в кожаных доспехах. Ничего страшного, ведь когда они встретились, его рабочий день уже закончился. А вот сегодня Мок возьмется за следствие по-настоящему. И спросит.

– Еще так рано, а вы, отец, уже на ногах. – Мок выдохнул дым прямо в небо.

– Старики встают с петухами. И не таскаются по ночам черт-те где, но спят в собственных постелях.