РазNообразный Наполеон - Мурат Магометович Куриев

героев. О главном герое он говорит едва ли не больше, чем о самой битве.

Сильнейший там, но нет, не худший пал.

В противоречьях весь, как в паутине,

Он слишком был велик и слишком мал,

А ведь явись он чем-то посредине,

Его престол не дрогнул бы доныне

Иль не воздвигся б вовсе. Дерзкий пыл

Вознес его и приковал к пучине,

И вновь ему корону возвратил,

Чтоб, театральный Зевс, опять он мир смутил.

На «самом страшном из полей» нет Чайльд-Гарольда. Есть Байрон, рассуждающий о своем кумире. Порой – что у него уже вошло в привычку – отождествляющий себя с ним. Вот что он делает – он скорбит! Он понимает, что у человечества больше может и не быть такого героя.

Сверхчеловек, то низок, то велик,

Беглец, герой, смиритель усмиренный,

Шагавший вверх по головам владык,

Шатавший императорские троны,

Хоть знал людей ты, знал толпы законы,

Не знал себя, не знал ты, где беда,

И, раб страстей, кровавый жрец Беллоны,

Забыл, что потухает и звезда

И что дразнить судьбу не надо никогда.

Это и есть самое главное. У Байрона очень личное отношение к императору. Пожалуй, из всех великих писателей и поэтов, которые жили в одно время с Наполеоном, но никогда не общались с ним, такого нет ни у кого.

Поражение императора в 1814-м вызывает у него почти физическую боль. «Настоящее безумие! Я сойду с ума!» – пишет он. Возвращение в 1815-м – полный восторг!

Менялось ли отношение Байрона к Наполеону? Да даже в рамках одного стихотворного цикла! Того самого, «наполеоновского», созданного в период с 1814 по 1816 год. «Ода к Наполеону», «Звезда Почетного легиона», «С французского», «Прощание Наполеона»…

Байрон то сожалеет о том, что император не погиб на поле брани, то, наоборот, говорит о том, что его звезда все равно никогда не погаснет.

Прощай же, о край мой! Но если свободы

Ты снова услышишь знакомый призыв —

Фиалок надежды увядшие всходы

Ты вновь оживишь, их слезой оросив.

Меня призовешь ты для гордого мщенья,

Всех недругов наших смету я в борьбе,

В цепи, нас сковавшей, есть слабые звенья:

Избранником снова вернусь я к тебе!

…Наполеон прощается с Францией, Байрон до конца жизни не прощался с Наполеоном. Человеком, поправшим свободу, которую так высоко ценил поэт. Единственным, кто сможет ее вернуть. Парадокс? Не для Байрона – гения «мрачного эгоизма»… Он был так одержим Наполеоном потому, что они и правда похожи.

Зимой 1815 года, до того как император бежал с Эльбы и вернулся во Францию, Байрон говорит мужу своей сводной сестры, Джорджу Ли, что он величайший из живущих на земле людей. Полковник королевских драгун Ли, усмехнувшись, поинтересовался: «А как же Наполеон?» – «God! I don’t know that I do except even him» («Бог мой! Вот насчет него – не знаю»).

Раз в десять лет «великие поэты»,

Как чемпионы в уличном бою,

Доказывают мнительному свету

Сомнительную избранность свою…

Хотя корону шутовскую эту

Я ценностью большой не признаю,

Но почему-то нравился мильонам

И слыл по части рифм Наполеоном.

В поэме «Дон Жуан» он все же назвал себя Наполеоном. Правда, только рифм. Бедный Байрон! Сегодня и с этим-то многие не согласятся…

Гусарская удаль Артура Конан Дойла

«Я настоятельно прошу его писать в защиту славы французской армии, разоблачая клеветников и ренегатов».

С этими словами Наполеон, конечно, обращался не к писателю Конан Дойлу. Они адресованы Марселлену Марбо, лихому гусару, офицеру императорской армии.

После «Ста дней» Марбо, поддержавший императора, был вынужден покинуть Францию, а в эмиграции занялся литературным трудом. Одно из его произведений вызвало восхищение у прочитавшего его в ссылке Наполеона. Потому он и упомянул Марбо в своем завещании.

При чем тут человек, придумавший Шерлока Холмса? Очень даже при чем! Прочитав «Мемуары барона де Марбо», Конан Дойл придумал другого своего героя – бригадира Жерара. Считать, что Жерар во многом «списан» с Марбо, нельзя. Правильнее говорить – вдохновил. И скорее источником вдохновения был даже не Марбо – человек вполне серьезный и весьма неглупый, сильно отличающийся от созданного Конан Дойлом литературного персонажа, – а сама эпоха, жизнь, частью которой являлся Марбо.

Иногда можно встретить мнение, что бригадир Жерар, дескать, в свое время не уступал в популярности самому Шерлоку Холмсу. Это, конечно, преувеличение, хотя рассказы о приключениях бригадира Жерара действительно пользовались большим спросом в конце XIX и начале XX века. И в Америке, где Конан Дойл впервые прочитал на публике один из рассказов, и в Англии, где они печатались в журнале The Strand Magazine.

Публикация в этом журнале – символ успеха и одновременно гарантия качества. Тираж в 30-е годы ХХ века доходил до полумиллиона экземпляров, издание имело огромный успех. Что неудивительно, ведь The Strand Magazine знакомил своих читателей с новыми произведениями Агаты Кристи, Герберта Уэллса, Жоржа Сименона и, разумеется, Конан Дойла.

Бригадир Жерар появился на свет после «смерти» Шерлока Холмса. Согласно широко распространенной легенде, писатель «устал» от знаменитого сыщика и очень не хотел, чтобы его имя ассоциировалось исключительно с именем великого детектива. Что ж, наверное, так и было.

Конан Дойл – писатель куда более разнообразных талантов, чем, скажем, королева детектива Агата Кристи. Однако его «коллеги по литературному цеху» все же считали его человеком, который «развлекает», а не заставляет думать. Доля справедливости в подобном утверждении есть. Да и как может быть иначе, если Конан Дойл создал Шерлока Холмса?

Но он написал много чего еще. И сам Конан Дойл считал главными в своем творчестве исторические романы. «Белый отряд» – его любимое произведение. Однако у нас книга о Наполеоне, а значит, о двух циклах рассказов – «Подвигах бригадира Жерара» и «Приключениях бригадира Жерара».

Для начала выскажу свое мнение как историк. Сэр Артур – писатель добросовестный. Вымысел в его произведениях на исторические темы есть, но раздражения он не вызывает. Конан Дойл с детства увлекался историей, много читал и к созданию романов и рассказов готовился. Это заметно.

«Он держал свои позиции так же крепко, как свой денежный ящик, и требовалась немалая смекалка, чтобы заставить его выпустить из рук то или другое».

Так Конан