Цветок в его руках - Джоанна Линдсей

Он обшаривал ее глазами. Широкая черная рубашка была заправлена в такие же широкие черные штаны, что делало ее талию и бедра бесформенными. Она правильно выбрала одежду, скрывавшую ее женскую фигуру. Он никогда не поверил бы, что Макс Доусон – женщина, если бы своими глазами не видел ее прелестные грудки.

Диган поднял все три ножа и выбросил за порог, прежде чем приказать:

– Можешь надеть сапоги, но оставайся на месте.

– У тебя доброе сердце, щеголь, – съязвила она.

Он поднял с пола обрезок веревки, достаточно длинный, чтобы связать ей руки за спиной. И хотя не мог заставить себя скрутить ее, как прежде, знал, что связанные руки помешают новой попытке сбежать.

Потому он взял остаток веревки и обернул ее руки и торс, толкнул к дальней стене и усадил так, чтобы девушка могла к ней прислониться.

– Беру свои слова назад. У тебя вовсе нет сердца.

– Заткнись, – глухо бросил он, – иначе привяжу тебя к дереву.

– Предпочитаю дерево, если это означает, что мне не придется быть в одной комнате с тобой.

– Я не предлагаю.

Диган хотел сесть рядом, чтобы покрепче ее связать, но передумал. Если он свяжет их щиколотки вместе, они будут вынуждены сидеть рядом и во сне она может свалиться на него и вымазать высохшей грязью.

Он вышел принести фляжку с водой. Вернувшись, протянул ее девушке. Та неохотно выпила. Он снял белый платок и тщательно намочил. Она попыталась увернуться от тряпки, но не хватило сил. Девушка упала на бок. Он поднял ее и снова усадил, чтобы докончить начатое.

– Мне понадобится платок, прежде чем ты потащишь меня в тюрьму.

Он поднял платок и показал, как он грязен.

– Сначала его надо постирать.

– Мне все равно, в каком он виде, – настаивала девушка. – Мне он очень нужен, и не затем, чтобы защитить лицо во время пыльной бури.

– Могу представить.

– Не можешь. Он мне необходим, чтобы скрыть отсутствие того бугорка на горле, как у тебя.

– Да. Я это уже понял. И этот бугорок называется адамовым яблоком.

– Можно подумать, что мне не наплевать, как это называется. Завяжи платок у меня на шее.

– Сделаешь это утром, когда он высохнет, – буркнул Диган, повесив платок на колышек в стене. А когда повернулся к ней, на мгновение замер. Он изо всех сил старался не смотреть на нее, когда обтирал платком. Но теперь было трудно не понять очевидного. Он не корил себя за то, что не заметил этого раньше. Слишком много видел он безусых юнцов с девичьими лицами, чтобы понять, в чем дело, даже не будь Макс так грязен. Но теперь, когда грязь счищена, Макс Доусон был слишком красив.

Макс открыла глаза и сразу зажмурилась. Она не собиралась спать, потому что хотела в последний раз попытаться сбежать. Особых планов побега не было, разве что вывернуться из этой веревки и раздобыть один из ножей, которые ее тюремщик выбросил за порог. Он не проснулся раньше, когда она почти выбралась из хижины. Если бы не проклятые доски пола, наспех прибитые друг к другу, сейчас бы она была на свободе и мчалась в Мексику, а Ноубл летел бы, как ветер, и все ради нее. Она знала, что следовало вышвырнуть эти доски, когда перебралась в хижину, но так надоело спать на земле!

Она жалела, что пришлось покинуть домик, который нашла в Калифорнии. Там было так уютно, в ту первую зиму, когда она была в бегах, что она торчала там до осени и осталась бы еще, не возвратись владелец. Макс тосковала и по дому, из которого ушла почти два года назад. После того, как стали появляться объявления о розыске, она стала думать, что никогда не сможет вернуться. Но этот щеголь намерен отослать ее в Техас, на виселицу. И какого черта ему понадобилось, этому типу, одетому, как профессиональный игрок? Весь в черном, кроме белой рубашки, выглядевшей мягче, чем все те, которые у нее когда-либо были.

Он, к тому же, красив. Может, даже слишком. Высок, широкоплеч. Одежда сидит так, словно шилась у дорогого портного. Ни усов, ни бороды, но сегодня утром на лице виднелась темная щетина. Волнистые темные волосы, не длинные, но и не короткие. Непроницаемые серые глаза. Она один раз слышала его смех. Правда, он сразу замолчал, и она также видела, как он хмурится. И больше никаких признаков, что у него, как у всех нормальных людей, есть эмоции. Зато у него прекрасные оружейный ремень и кобура, просто глаз не отвести. Серебряная гравировка? Кто бы знал, что могут быть такие ремни! Или он любит похвастаться?

Мужчины, которые так одевались, только прибыли с Востока, но зеленые молокососы не носили пистолетов таким образом, словно умели с ними обращаться. Этот же слишком модно одет, слишком уверен в себе. А когда хмурился, мог запугать до смерти любого. Но из-за невозможности сбежать она была слишком зла, чтобы бояться.

Он все еще спал рядом с ней, спиной к стене, слегка согнув ноги. Когда она попыталась встать, сразу поняла, в чем дело. Дьявол! Едва она заснула, он связал их ноги вместе! Ее были вытянуты. Он не мог вытянуть свои, не оттащив ее от стены! И проснулся бы, стоило бы ей пошевелиться! А может, и нет – он жаловался, что прошлой ночью очень устал.

Судя по свету, проникающему через дверной проем, солнце едва встало, а ему все еще не удалось выспаться.

Она нагнулась посмотреть, нельзя ли высвободить ногу из обмотанного веревкой сапога. Ничего не получилось. Веревка была туго затянута. Макс чувствовала, как она сдавливает щиколотку сквозь обувь.

– Сколько тебе лет, Макс?

Она слегка поморщилась, испугавшись неожиданно раздавшегося голоса:

– Какой сейчас месяц?

Он фыркнул, словно сомневаясь, что она не знает. Макс заскрипела зубами. Какая досада, что он уже проснулся! Теперь с побегом ничего не выйдет, разве что убедить щеголя отпустить ее. Но она боялась, что вместо уговоров просто зарычит на него! Он опережает ее на каждом шагу. Никому это раньше не удавалось, даже старому ублюдку Карлу Бингему, который вовлек ее в эту историю, подохнув в тот момент, когда вовсе не должен был умирать.

Она по-прежнему не знала, что случилось. Потому что до сих пор не встретила того, кому могла бы довериться. Того, кто мог бы помочь переправить письмо ее бабушке. Так было до того, как она приехала в Хелену. Подружившись с Луэллой, она наконец написала бабушке и попросила послать ответ на адрес Луэллы, которая передаст ей письмо. Она ожидала его со дня на день! Но теперь ничего не получит, и все из-за него!

Макс была так зла, что могла сорваться на крик, и слишком взбешена, чтобы смотреть на своего тюремщика. Но он ничего не сказал, только спросил о ее возрасте, потому она прислонилась к стене и честно ответила:

– Если сейчас июль, полагаю, мне двадцать лет. Если еще нет, то скоро будет. Не пыталась запоминать числа, только времена года. И с прошлого года не видела газеты. Почему бы тебе не держать свой скептицизм при себе?