Паутина долга - Вероника Иванова

Поверх ночной рубашки наброшен пушистый платок, наверняка, из пожиток Каулы: большой, шерсть некрашеная и не слишком ровно спрядена. Что поделать, моя матушка рукодельница ещё та. Если взглянуть, в чём обычно щеголяю я... Нет, не буду вспоминать о грустном. Хотя бы потому, что появление в библиотеке Ливин заставило меня улыбнуться. Растерянно и довольно одновременно:

— У меня есть дела.

— Дышишь пылью?

Она проводит кончиками пальцев по пергаментному листу. Я слежу за движением её руки, как зачарованный.

— Уже поздно.

— Я знаю. Поэтому тоже хочу спросить. Можно?

Лив кивает, продолжая дарить ласку книжной странице и заставляя меня ревновать. Но мне нравится испытывать ревность.

— Почему не спишь ты?

— Я спала. А потом проснулась, вышла за стаканом воды в кухню, увидела свет в библиотеке... Ты выглядишь очень усталым.

Наконец-то её пальчики коснулись моей щеки! Как приятно...

— Что-то случилось, зайчик?

Зайчик? Это ещё кто? А, вспомнил. Зверь. С длинными ушами. Нет, милая, я, скорее, ослик. Точнее, осёл. Ослище.

— Я должен кое-что сделать. А потом сразу пойду спать, обещаю!

— Сразу?

Приоткрытые губы усмехаются. Это предложение? Могу спорить, да. Но я не могу его принять. Только не сейчас. Не сегодня. Мне нужен прилив крови совсем к другому месту, нежели...

— Да. Возвращайся в постель.

Кажется, Лив обижается: поворачивается и делает шаг к дверям. Эй, да ведь она же пришла, чтобы помириться! Какой же я олух!

— Подожди минутку!

Вскакиваю из кресла и нашариваю во внутреннем нагрудном кармане куртки заготовленный и совершенно забытый подарок. Застёгиваю цепочку кулона под любезно приподнятыми светлыми локонами.

— Нравится?

— Очень красиво. Наверное, и очень дорого?

— Мне по карману.

Слышится смешок, тихий и ни капельки не обидный. Ливин поворачивается, ловко и незаметно для меня оказываясь в моих объятиях.

— Спасибо.

Она придвигается ближе, так, что я чувствую аромат молока и душистых трав, исходящий от нежной кожи. Щурится, словно тщательно рассчитывает дальнейшие действия, и берёт в плен мою верхнюю губу. Отвечаю тем же, но сосредотачиваюсь на нижней и возвращаюсь к реальности, лишь когда мои пальцы начинают нетерпеливо путаться в складках ночной рубашки, стараясь проникнуть за полотняную завесу.

— Иди спать.

Ливин хмурится, как мне хочется верить, разочарованно. Но не уходит.

— Что-то хочешь спросить?

— Может быть, ты меня отпустишь?

М-м-м? Ах да, я же всё ещё держусь за крепкую талию.

Убираю руки:

— Извини.

— Вообще-то, твой поступок любая приличная женщина сочла бы несмываемым оскорблением, — сообщают мне, насмешливо и интригующе улыбаясь.

— Несмываемым? Совсем-совсем?

— Ну, возможно, имеются способы искупления подобной вины... — Задумчиво тянет Ливин. — Я подумаю.

— Надеюсь, наказание не окажется слишком суровым?

— Как знать.

Она уходит, на прощание подарив мне ещё одну улыбку, после которой по-хорошему нужно было бы отправиться следом и...

Но я возвращаюсь к столу и к делам. Завтра мне предстоит большой день. Большой и трудный. Но к нему нужно ещё подготовиться, чем и стану сейчас заниматься. А на личное счастье у меня ещё найдётся прорва времени. Наверное. Может быть.

Отправляясь в бой,

Позаботься о щите

Для пути назад.

— Соден, прекрати ковырять ножом стол: кромку испортишь!

Старший из младших братьев поднял на меня растерянный взгляд:

— Ты же говорил, сталь хорошая и...

— Слышал поговорку: «Терпение и труд всё перетрут»? Так вот, не выплавили ещё ту сталь, которая с честью выдержала бы твой энтузиазм.

— А стола, значит, не жалко? — Уточнил юный хитрец, свято веря, что любой из возможных ответов будет ему на руку.

Угу. Размечтался!

— Если мне чего-то и жаль, то времени, которое тебе придётся потратить, чтобы соорудить новый стол взамен поцарапанного.

Светлые глаза, опушённые ресницами вдвое гуще, чем у Сари, обиженно моргнули:

— Как это?

— А так. Получишь домашнее задание и поплотничаешь маленько. Если, конечно, не внимешь моим отчаянным мольбам. Всё ясно?

Соден вздохнул, опуская голову:

— Ясно.

— И нечего дуться!

Ответом послужило молчание, не слишком покорное, но и не протестующее, а нож был убран. Куда-то под стол. Чтобы не раздражать старшего брата, поутру покинувшего постель в настроении... Точнее, в полном отсутствии настроения.

Начнём с того, что я проснулся позже всех домочадцев (принцесса не в счёт: ей даже после пробуждения полезно было оставаться в лежачем положении подольше, потому что опыты по управлению стихиями даром для неокрепшего тела и духа не проходят, уж что-что, а сия непреложная истина была мне хорошо известна). Так вот, я проснулся последним. Встал, соответственно, ещё позже, и к моменту появления на кухне оказался на волосок от того, чтобы остаться без завтрака. Голодный желудок — не самое приятное и полезное ощущение, но... Аглис меня задери! Придётся поголодать. Сегодня, завтра, послезавтра и сколько понадобится. Потому что хмель быстрее одерживает победу над сознанием натощак. Стало быть, остаётся лишь хмуро следить за скоростью исчезновения свежевыпеченных пирожков в пастях младших братцев.

— Малыш, ты заболел?

Моя заботливая матушка — хрупкая и безобидная с виду сорокалетняя женщина с лицом селянки-простушки. На самом деле она выносливее быка и упрямее ослицы, но пожалуй, только обладание упомянутыми качествами и помогло Кауле пережить то, что она пережила, не в последнюю очередь — по моей вине.

Когда она перестанет называть меня «малышом»?!

— Нет, матушка, всё хорошо.

Прохладная ладонь Каулы дотронулась до моего лба.

— Жара вроде нет... Но какой-то ты бледненький.

— Я плохо спал.

Матушка всплеснула руками:

— Так сказал бы: заварила бы травок! Только... не рано ли?

Действительно, рановато. Полнолуние ожидается аккурат через ювеку, считая от сегодняшнего дня, и по всем канонам меня ещё не должны мучить кошмары. Да и не мучили, но рассказывать, чем занимался полночи, не буду. Ни матушке, ни братьям, ни Ливин, которая вопросительно поглядывает на меня с другой стороны стола.