Мародер - Беркем аль Атоми

Военных тогда слили свои же командиры, когда все было непонятно, что у нас с хозяйками — то ли воюем, то ли бхай-бхай, мир-дружба-семечки. Это потом, когда все устаканилось, пережившие кровавые бардачные месяцы офицеры вспоминали — все той весной было как-то через жопу, как-то не так. Старослужащих уволили до прибытия пополнения, весь график переломали, повернутых на патриотизме рассовали кого куда, в общем — подготовились, и чувствовалось — все идет с округа или даже с Москвы. Ну, и когда в часть подъехала целая колонна хозяек, никому даже в голову не взошло, что вот так, тихо-мирно, сейчас умные люди и воюют.

Да и приди кому-нибудь в голову дернуться — толку-то… Ключи от оружеек — у дежурного по части; а тот вместе с Папой[24]с хозяйским начальством поручкался, и они всей толпой в штаб идут, хохочут, довольные. Воистину, надо быть полностью отмороженным, чтоб все, к чему так долго и упорно приучали, послать подальше и взвод свой в ружье поставить. Лажу, конечно, все просекли, когда ясным утром, не таясь, хозяйские джипы малым газом разъехались по территории. На самом деле, если все же бхай-бхай — то на хера столько джипов с пулеметами да солдат в полной боевой? Ну, народ по канцеляриям ротным кучкуется, обсуждает залепу: че за хрень, господа офицеры?! Потенциальный противник в полной боевой по расположению дивизии шляется, а у нас даже личное оружие не заряжено. Тут Папа объявил, что таких-то — в штаб, бегом; ответственным[25]загнать личный состав в расположения и заниматься; остальным офицерам — на завтра выходной, а сейчас расположение части типа покинуть. Часть народа посваливала сразу — бабы, гражданские, офицеры некоторые. Большая часть какое-то время оставалась — им уже не нравилось все это, но выебываться еще никто не спешил — может, и не так все плохо; окажется, что зря кипишнул, Папа ж потом сожрет. Именно в этот момент начвор кастрированной дивизии подался кружным путем, через промплощадку, к Хаслинскому КПП — передавать приказ майору Ганиеву о «пресечении беспорядков», где и сложил в грязь свою розовую ряшку. Грязь, как говорится, к грязи.

А вот что дальше было, тому Ахмет сам стал невольным свидетелем. Он сделал из увиденного у КПП вывод, что начавшийся в части бардак просто обязывает попытаться откусить что-нибудь сейчас, позже останется только грызть локти, и вечером этого же дня поспешил к военному городку, добавив к инструментарию в мародерской сумке хреновенький монокуляр,[26]валявшийся у него с пионерских времен. Свет в части был, но освещались только парк и окрестности комплекса зданий штаба, а высокие четырехэтажные казармы сливались с темным небом, подмигивая огоньками сигарет в окнах каптерок. У штабных зданий стояли хозяйские джипы и ходили вразвалочку патрули. …Во пидарасы! — ругнулся в сердцах Ахметзянов. —  Защитнички, епть! Америкосы лазят как у себя дома — и ни одного выстрела, как будто так и надо… Пытаясь что-нибудь разглядеть, он обошел все расположение, но так ничего путнего не высмотрел. Решился действовать понаглее. Выбрав самое темное место, постоял, прислушиваясь — вроде никого. Перемахнул невысокий бетонный забор и метнулся к зданию спортзала, выбранного в качестве наблюдательного пункта. …Вот это совсем другое дело, — радостно ворочался Ахметзянов, устраиваясь на рулонах сваленного на крыше рубероида. — Вся часть как на ладошке. Один косяк — говном воняет. А, точно, собачник же рядом… Часы тянулись, ничего не происходило. Ахметзянову начало казаться, что собачьим говном пахнет уже не только все вокруг, но и его руки, одежда, монокуляр. Просидев до предрассветных сумерек, он все же был вознагражден за долготерпение — откуда-то сзади, от забора, донеслось тихое звяканье. Метнувшись к бортику крыши, Ахметзянов дождался, когда источник звука минует его, и осторожно перегнулся. Внизу двое вояк, крадучись и стараясь не звякнуть колесом по бетону, катили столовскую тележку; один шел впереди — видимо, разведка. На телеге громоздились ящики характерного размера, увенчанные очень соблазнительной угловатой кучей под солдатским одеялом. …Бля, вот это и есть самая настоящая пруха! — ошарашенно сказал себе Ахметзянов. — Только бы теперь не проебать! Только не проебать!.. — как заведенный, твердил он про себя, спускаясь с крыши спортзала.

Проводив мастеров прапорского многоборья[27]до оружейной мастерской, примыкающей к собачнику, Ахмет не стал ждать у моря погоды и со всех ног ломанулся за подельником — он жопой чуял, что вояки приныкали свой груз ненадолго, и надо успевать. …Время раннее, Валек подъедет только к семи. Э-эх, — горестно вздохнул Ахметзянов, — придется совершить марш-бросок. Бля, вымотаюсь же как собака, а ведь «на дело» еще идти. Не, надо как-то так предусматривать, чтоб я если лезу куда, так чтоб сам был выспавшийся и бодрый, а противник должен быть усталый… Пройдя быстрым шагом четыре километра до Валькиного дома, Ахметзянов начал беспокоиться о своем состоянии: от бессонной ночи в теле появилась болезненная, нехорошая легкость, и все казалось каким-то нереальным, черно-белым; правда, у этого состояния имелась и другая сторона — здорово обострилась чувствительность: поднимаясь, Ахметзянов легко вычислял брошенные и жилые квартиры.

Разбудив подельника, Ахметзянов стоял у него над душой, не давая совершить лишнего движения до самого выезда. К расположению Валек подъехал технично, с заглушенным двигателем — от расположенной по соседству с частью базой строительной конторы вела мало кому известная, кроме разве что владельцев здешних гаражей, грунтовка с хорошим уклоном. Ахметзянов, надев через плечо заряженый ижак и сумку, уже куда более нагло перелез на территорию части и занял исходную за спортзалом. Пыльные окна за массивными решетками просматривались плохо, и пришлось рискнуть — пересечь открытое пространство между собачником и одноэтажным бараком оружейной мастерской. Слава Богу — на двери мастерской красовался амбарный замок и болталась бессмысленная пластилиновая печать на фанерке. За дверью — мертвая тишина, и совсем не чувствуется людей. Поставив зарубку, что к инструменту надо прибавить пару слегка ржавых, для пущей зацепистости, гвоздей, Ахметзянов открыл замок шилом от складышка. Тут же, не тратя времени на разведку, бросился за подельником, и в мастерскую они вошли вместе.

— Твоя левая, моя правая. Шуметь можно, только тихо. — нелогично скомандовал подельнику Ахмет и вошел в первую комнату. Ничего. Кабинет — два стола с какими-то списками под неизменным оргстеклом, древний телефон, плакат с блондинкой, кактус на подоконнике. В стенном шкафу — старая пыльная шинель и тапочки. Понятно, идем дальше. За следующей, обитой несерьезной жестью двойной дверью оказалось производственное помещение, обжитое за много лет со старозаветным рабочим уютом. Идеальный порядок, множество железа не слишком оружейного вида, какие-то коробочки, кассы с ящичками, поддоны с маслом… Через довольно непродолжительное время Ахмет дал бы отрубить себе палец, да что там палец, за возможность вернуться в это мгновение, но сейчас его интересовала лишь выслеженная им добыча. Дальше. Дверь отворилась в умывальник с сортиром, …бля, да где же сраные ящики?! Оп-па… Смотри-ка, и здесь ленкомната, ну надо же! Хотя, скорее, это учебный класс… Ага!!! А вот и груз!