Великий полдень - Сергей Морозов

— И вовсе не пропал, батя, — усмехнулся Папа. — Я ведь теперь, по сути, и есть все равно что пасечник. Все про моих пчелок знаю: и про рабочих, и про защитниц, и про маток. Только ульи, понимаешь, другие, а пчелки все-таки мед приносят…

В этот момент я приоткрыл глаза и стал внимательнее присматриваться к Папе. Я испытывал двойственное чувство: с одной стороны, как он хорошо и поэтично вклинился в разговор, а с другой — что-то в этом сравнении было неприятное — пчелы, муравьи, насекомые… Он, конечно, сказал это в прямом смысле, не помышляя ни о каких метафорах. Уже во второй раз за вечер я ощутил, что начинаю злиться на него, раздражаться, что ли. Вот это действительно было странно и неприятно. В конце концов, Папа есть Папа. Я уже досадовал на себя: Бог знает чего к нему цепляюсь. И словно желая проверить собственные ощущения, я взглянул на Майю и Альгу: как они отреагировали на слова Папы насчет пчел. Но ничего — девушки сидели, обнявшись, на диване и ворковали, кажется, о чем-то своем. Слова Папы не произвели на них никакого впечатления. Заметив, что я на них смотрю, они показали мне язычки. Что касается наших старичков, то у них на лицах было написано совершенное умиление. Остальные добродушно посмеивались.

— По моему, обстановка, в которой происходило зачатие ребенка, — сказал я, — самым непосредственным образом влияет на его будущее.

— Тогда надо распорядиться, чтобы в личных делах наших людей завели специальную графу и заносили в нее соответствующие сведения, — сказал Папа. — Чтобы контролировать ситуацию, мы должны обладать полной информацией.

— О да, кроме шуток, обстоятельства зачатия полны глубочайшей мистики, — тут же подхватила богемная половина профессора Белокурова. — Недаром, на востоке, в Японии, в частности, считают днем рождения не собственно день рождения, а именно тот день, когда произошло зачатие.

— С медицинской точки зрения, — подключился горбатый доктор, — в этом может быть есть определенный смысл. Правда, соответствующей статистикой медицинская наука, не располагает.

— А вот меня зачали, — сообщила богемная половина профессора, — в гостиничном номере отеля «Националь», в том самом номере, где по преданию останавливался Григорий Распутин. И я чрезвычайно это чувствую.

— К сожалению, — сказал доктор, — мало кто может со стопроцентной гарантией указать момент и обстоятельства своего зачатия… — Доктор обратился к своей подруге: — А тебя, скажи, где зачали, радость моя?

«Медсестра» застенчиво улыбнулась, но доктору так и не удалось вытянуть из нее ни слова.

— Должно быть, — предположил тогда доктор, — как выразился, наш уважаемый дедушка Филипп, тебя «сочинили» где-нибудь в тиши зоологического музея между прелестными засушенными бабочками и заспиртованными ящерицами… Впрочем, я полагаю, — продолжал рассуждать он, — совсем необязательно, чтобы связь была такой буквальной. Меня, насколько мне известно, зачали на кладбище, а я все-таки, несмотря на такое мрачное местоположение, избрал своим поприщем заботу о жизни — здравоохранение и, кажется, не безуспешно. Стараюсь!

— Да уж ты, пожалуйста, старайся, доктор, старайся, — попросили его мы.

— А еще, — вдруг сказал доктор, посерьезнев, — я хорошо помню, где я сочинял своего Петеньку… — Мы сочувственно приумолкли, поскольку были в курсе его несчастного романа. — Несмотря на то, что я почти круглосуточно находился на дежурствах, это произошло не на больничной кушетке, — грустно сказал он, — не на столе дежурного врача и даже не в операционной. Это произошло на даче у ее родителей, на скамеечке в очаровательной такой беседке…

— Вот видишь, доктор, — сказала богемная половина профессора.

— А вот у нас не было даже скамейки, правда, родная? — усмехнулся маршал Сева, похлопав по колену свою боевую подругу Лидию. — И вообще никаких интимных условий. Пустое караульное помещение, и полчаса до моего отлета на горячую точку. Но вот, однако ж, успели отковать даже двойню!

— Да, родной, — ответила маршалу Лидия.

Тут все наперебой принялись припоминать подобные обстоятельства. Выяснилось немало забавного. Пикантные подробности оказались на удивление свежи в памяти.

Партийный лидер Федя Голенищев с гордостью поведал, что они с женой абсолютно точно высчитали, что зачали наследника идей в день очередных всенародных выборов, — прямо за занавеской в избирательной кабинке на урне.

Банкир Наум Голицын, посовещавшись с женой, сообщил, что мальчик Яша вероятно начал свое земное существование в первое посещение родителями «земли обетованной», а девочка Дора во второе.

Богемная половина профессора Белокурова, который в это время смущенно чесал переносицу, с поразительной живостью описала медвежью шкуру, которая послужила им брачным ложем. Изголовьем, естественно, служили несколько фолиантов с эзотерическими трудами.

У компьютерного гения Паши это не могло произойти ни коим иным образом, как за компьютером, поскольку он практически не отходил от монитора.

Толя Головин, переглянувшись с супругой, с присущими ему лаконичностью и деловитостью сообщил о заднем сиденье автомобиля, прибавив точные сведения о марке автомобиля, годе его выпуска и государственном номере. Это был многосильный джип, — как ни удивительно, как раз под стать их маленькому силачу Алеше.

— Ну а ты сам то помнишь, как было дело? — спросила жена, подталкивая меня в бок.

Я растерянно покачал головой.

— Давай, вспоминай! — потребовали остальные.

— Куда ему, — фыркнула Наташа, — он у меня вечно витает в облаках. Ему вечно не до того.

— Как это не до того? — удивился я. — Погоди-ка, погоди-ка, — напрягся я. — Минуточку!.. Кажется, Александр родился спустя несколько лет после того как я занялся Москвой. Значит, до того, как я окрестился. Тогда я еще, прошу прощения, батюшка, был отъявленным атеистом и ницшеанцем…

— Тьфу ты, срам, — плюнул о. Алексей.

— Увы, — со вздохом продолжал я. — Тогда у меня в голове теснились сплошные вавилонские башни. Я мечтал о том, чтобы где-нибудь в пустыне возвести дворец Заратустры с конической башней, которая бы не отбрасывала тени в полдень. Я пытался представить себе некий особый эффект внутренней перспективы, который…

— Ты по существу говори, — одернула меня Наташа.

И совершенно справедливо: я действительно уклонился от темы.

— По существу, — поправился я, — у нас с тобой, пожалуй, все происходило вполне обыденно. То есть дома. На самой обыкновенной тахте… Да, на самой обыкновенной тахте.

Кажется, Наташа выглядела разочарованной, если не огорченной.

— Конечно, — шепнула она, — тебе всегда было безразлично, в каких условиях это происходит. Ты архитектор, а до сих пор не понимаешь, как важна для женщины внешняя обстановка, а не лишь бы только…

— Постой, — снова заторопился я, пытаясь спасти положение, — помнится, ты тогда как раз купила шикарное шелковое покрывало с египетскими мотивами — фараонами-тутанхомонами, пирамидами, клинописью и тому подобным. Значит можно сказать, мы зачали Александра не лишь бы только, а в атмосфере древней цивилизации!