Закон Долга. Среди людей - Гюрза Левантская

кроме, разве, того, что Илаэра — верховная царица мироздания.

Удивительным было то, что именно с вероисповеданием оказалась связана странная длина волос всех женщин в доме. Ира не могла понять, зачем отрезать свидетельство красоты, тем более что под тюрбаны и платки могла бы влезть и её немаленькая шевелюра, пока не увидела, как во время одного из ритуалов сжигаются в пламени свечей отрезанные волосы. Видимо, вся красота и сила женского волоса предназначалась исключительно богам. Обычай был странный и непривычный, а словарного запаса, чтобы разобраться и расспросить получше, пока не хватало.

Все обитатели дома приветствовали её желание выучить язык, мало того, всячески ей в этом помогали, но задачка оказалась не такой уж простой даже с учётом погружения в языковую среду. Из всего языка набирались достаточно быстро местоимения, существительные и глаголы, а вот всё остальное… Прилагательные и наречия сначала надо было объяснить на пальцах, а это не всегда легко. Допустим, слово «красный» легко угадывалось, если собрать пяток предметов одного цвета. А как объяснить в жестах: «красивый», «умный», «смелый»? А отвлечённые понятия и слова, описывающие эмоции и чувства — «любить», «жить», «понимать», «важно», — чтобы узнать их, приходилось изобретать, разыгрывать целые спектакли и рисовать не одну картинку. Не так быстро, как хотелось бы, но её речь расширялась. Разговор на кухонную тему в стиле «моя твоя хотеть морковка» уже более-менее клеился. Удручала только необходимость скрывать умение писать. Если бы было возможно полагаться не только на память, дела бы шли быстрее. Несколько позже её посетила гениальная в своей простоте идея использовать в учёбе практику начальной школы — обозначать части речи графически. Цыран пришла в восторг, когда она объяснила ей, что разные слова можно заменять символами-полосками: существительные одинарной, глаголы — двойной, прилагательные — волнистой линией и так далее. Использование этих значков значительно облегчило жизнь, теперь все понимали, какое именно слово она пытается узнать. Уже известные термины обретали новый смысл. Говоря «красный» и рисуя две черты, она узнавала от своих учителей действие «краснеть», а глагол «идти» с волнистой линией превращался в «идущего».

Необходимость разговорной практики отправляла её каждое утро на поиски собеседника. У женщин не было ограничений в передвижениях, ведь, в конце концов, они занимались домоводством. Исключением были лишь дни, когда к хозяину кто-то приходил. Тогда они не покидали женской половины без крайней нужды. Ира общалась со всеми обитателями в доме, параллельно учась средневековым премудростям и таскаясь за теми, кто не был против её настойчивого внимания. Бытовых знаний, которыми она напитывалась за день, было куда больше, чем лингвистических. Помогая на кухне, она изучала съедобную флору и фауну, способы разделки и заготовки еды. Училась орудовать ухватом[7], мыть посуду песком… В прачечный день вместе со всеми выстирывала горы белья, особенно ей нравилось топтать его в большой бадье ногами. Наворачивала круги вокруг утюга, работающего на угле, ещё не рискуя освоить данный предмет, неуверенно себя чувствуя без ручки настройки мощности. Мыла полы, протирала пыль, сидела с ребятишками, напевая им песенки и качая люльки, — дело всегда находилось. Жители дома не переставали поднимать брови, заставая её за работой, которая считалась чисто мужской. Она не просила никого о помощи, если было необходимо порубить дрова, просто брала топор в руки. Не заставляла никого таскать за неё тяжёлые вещи, хотя обычно это была работа слуг-мужчин. Большего всего неодобрения по этому поводу получала от Цыран. И не потому что взялась не за своё дело, а потому что не берегла женское здоровье. У хозяйки пунктик был на эту тему. Однажды узнав у Иры, что она ещё не рожала, разве что тряпкой не начала гонять от тяжёлой работы.

Оказалось сложным привыкать к бережному отношению к каждой вещи. Нет, неаккуратностью она не страдала и не ломала всё подряд. Но в этом обществе не было круглосуток за углом. Каждый мешочек находил своё применение, каждая сломанная вещь чинилась, каждая, даже самая маленькая, дырочка подвергалась штопке. Никому в голову не приходило просто выбросить нечто, подлежащее ремонту или ставшее негодным для владельца. Из чего вырос — переходило младшим. Что утратило вид — отдавалось менее состоятельным. Остатки тканей разбирались на лоскутки, которые копились и шли на новые вещи. Да что лоскутки: каждая бусинка, каждый крючок! Вещи жили годами, а придя в негодность, перерождались во что-то новое. Привыкание к такому поведению потребовало определённых усилий после потребительства большого города XXI века.

Если с обычными бытовыми делами Ира осваивалась довольно легко, просто поглядывая на то, что делают другие, то была одна разновидность работы, в которой она чувствовала себя так, словно каждый день заваливала сессию. Кесса и Цыран не переставали удивляться, видя перед собой двадцатилетнюю женщину, не знающую, с какой стороны браться за прялку[8] и смотрящую на ткацкий станок, как на неведомого зверя. Вечера женщины и девочки проводили в огромной комнате, заполненной предметами рукоделия. Тут было множество народа: приходили прислужницы с дочерями, соседки, все те, кому не было необходимости срочно бежать домой. В этой зале царил тот дух доброго соперничества, который возможен только между виртуозами своего дела. Они ткали, пряли, вышивали, шили, вязали и плели. То, что умела Ира: вышивать крестиком и вязать на спицах, не шло ни в какое сравнение с умением рисовать картины золотой канителью[9], плести воздушные кружева или накладывать объёмные вышивки на ткани. Обитательницы дома создавали такие вещи, которым, на её взгляд, место было не в повседневном обиходе, а в музее. О некоторых видах рукоделия Ира читала в книгах. Некоторые были совсем незнакомы, например, создание поясов с использованием большого количества квадратных дощечек с дырочками[10] или плетение шнурков без всяких приспособлений, используя только собственные пальцы вместо ткацкого станка[11]. На ежевечерних посиделках ей приходилось учиться вместе с девочками, которых матери наставляли в рукоделии. Девочки посмеивались над большой тётей, которую они обгоняли в умениях, но Ира только смеялась вместе с ними и пробовала снова и снова.

Особенно приятным эти вечера делало то, что можно было видеть лица окружавших её жительниц дома. Ире до сих пор было неуютно, когда они прятали их в присутствии мужчин, потому что стоило им это сделать, и создавалось впечатление, что все взгляды устремляются в её сторону. Однако даже такое положение вещей не могло заставить хотя бы в шутку подумать о том, чтобы надеть колоколообразный наряд и спрятаться за покрывалом. Это было глубоко чуждо её натуре и воспитанию.

Мужчины